Однако Питту не пришлось огорчить Иннеса, ибо тот опередил его неожиданным сообщением.

– Доброе утро, сэр, – вытянулся он перед Питтом с широко открытыми от волнения глазами. – Доктор прислал нам записку, просит прийти в морг. Он обнаружил такое, чего в своей жизни не видывал. Сказал, что у этого убийства романтическая подкладка.

– Романтическая? – переспросил Томас. – Что романтического в том, что какой-то грязный процент-щик в Кларкенуэлле получил пулю в лоб? Бесспорно, это дело рук доведенного до отчаяния бедняги, терпение которого лопнуло, и он не совладал с собой, зная, что терять ему уже нечего. У меня нет охоты слушать доктора, который находит в этом романтику.

Лицо сержанта вытянулось от удивления.

– Нет, я, разумеется, пойду к нему, – поспешил успокоить его Питт. – А затем мы займемся списком этих бедняг и навестим их. Во всяком случае, отсеем тех, кто сможет доказать, что не мог быть на месте убийства.

С этими словами он повернулся и направился к выходу. Иннес, приноравливаясь к его широкому шагу, последовал за ним.

– Мы будем брать на веру показания членов семьи? – с сомнением спросил он у Томаса. – Ведь они будут держаться вместе и твердить одно и то же. Это так естественно. Слово жены в защиту мужа ничего не стоит. Каждая порядочная жена будет утверждать, что ее муж был дома в ту ночь – если, конечно, он не работает по ночам.

– Да, придется потрудиться, – согласился Питт. Он знал, чего ему будут стоить эти допросы. Мучительным испытанием для него было видеть отчаяние, нищету, изможденные лица, тесноту, кошмарные санитарные условия и лица больных детей. Попытка выведать тайны их жизни только напугает их и причинит еще большее зло. – Мы постараемся допрашивать не всех, – успокоил он Иннеса.

– А как с богатыми должниками? – не удержался тот и сошел с тротуара, чтобы пропустить выехавшую из подворотни телегу, а потом снова зашагал рядом с Питтом. – Вы собираетесь с ними встретиться?

Томас едва избежал столкновения с тяжеловозом.

– Да, как только покончим с допросом остальных, – ответил он, переведя дух.

Иннес понимающе улыбнулся.

– Полагаю, вам не очень-то нравится спрашивать господ, «не задолжали ли вы мелкому жулику» и «не вы ли, сэр, всадили в него пулю, снесшую ему полчерепа»?

Питт не смог удержаться от улыбки.

– Да, не очень, – признался он. – Я все еще на-деюсь, что этого не придется делать.

Сержант ничего не успел ответить, потому что они уже достигли морга. Он пропустил Питта вперед. Снова в нос ударил запах карболки, влажного пола и другие специфические запахи мертвецкой, что заставило обоих подтянуться и дышать реже, словно так было возможно уберечься от неприятных ощущений.

Доктора они нашли в небольшой комнатке за анатомическим залом. Он сидел за столом, покрытым беспорядочно разбросанными бумагами.

– А! – воскликнул он, как только Питт и Иннес вошли. – Вы по поводу убийства в Кларкенуэлле? У меня кое-что есть для вас. Полон загадок этот ваш мертвец. Клянусь, такого я еще не видывал.

Иннес скорчил гримасу.

– Застрелен, – зачем-то уточнил врач. На нем болтался потрепанный халат в пятнах крови и кислоты, но сорочка была свежей, однако, видимо, никто уже не пытался, стирая ее, выводить старые пятна. Чувствовалось, что перед их приходом доктор занимался своим обычным, не очень приятным делом. Теперь же он сидел и смотрел на посетителей, держа в руках старинное гусиное перо.

– Да, – на всякий случай подтвердил Питт. – Он был застрелен. Но мы не знаем, из какого ружья. То, что висит на стене в его кабинете, – это старинная сломанная аркебуза.