Он вновь уснул. И ему приснился новый сон. Все тоже зеркало в ванной (странно, что в последнее время зеркало стало так часто являться в его снах), но теперь в нем отражалась Мицу на которой были одни вылинявшие трусики в цветочек. Не обращая внимания на то, что он за ней подглядывает, она улыбалась, глядя в зеркало. Между приоткрытых губ виднелись зубы и переливалась слюна, для девочки ее возраста она выглядела слишком чувственной. Зная, что Сугуро прячется за дверью, она плотоядно ухмыльнулась и сказала, не оборачиваясь:

– А жена-то будет сердиться!

Он проснулся. Но перед глазами продолжала стоять эта странная ухмылка. Жена по-прежнему мерно дышала во сне.

Лежа в темноте, Сугуро устыдился того, что ему приснился такой непристойный сон. Но тотчас подумал, что раз это сон, он не несет за него никакой ответственности. Глупо мучиться стыдом и унижением из-за того, что снится всякая ерунда. И в то же время его несколько смущало, что отныне каждый раз, когда Мицу будет приходить убираться, он невольно станет вспоминать этот сон.

В дневнике он только лаконично отметил: «Видел сон». Втайне он опасался: а ну как после его смерти этот дневник опубликует какое-нибудь падкое на подобные «откровения» издательство?…

Сугуро обсуждал творческие планы с Куримото, который напоминал неизменно строгим костюмом и туго затянутым галстуком банковского служащего. Этот молодой человек, не пьющий, не курящий, считал своим долгом посещать писателя дважды в месяц, даже когда в том не было никакой служебной необходимости. Вероятно, он полагал, что это входит в обязанности редактора; и, глядя на его излучавшее добросовестность лицо, Сугуро каждый раз думал, что ему бы больше подошло быть школьным учителем, чем работать в издательстве.

Из соседней комнаты донесся гул пылесоса.

– Ваша жена здесь? – удивился Куримото. Он был уверен, что в рабочей квартире, кроме них, никого нет.

– Это не жена. Мы наняли одну школьницу.

– Школьницу?

Пылесос так сильно шумел, что вряд ли в соседней комнате было что-то слышно, но Сугуро все же понизил голос, объясняя, каким образом Мицу Морита попала к нему в дом:

– Вопреки своей внешности, оказалась очень милой девочкой, я даже не ожидал. Представляете, она рассказала мне, что в Харадзюку взрослые мужчины пристают к школьницам!

Куримото ничего не сказал на это и некоторое время молчал.

– Кстати, как вы поступили с открыткой? – вдруг спросил он.

– С какой открыткой?

– С той, что я вам переслал.

– А, вы об этом. Разумеется, разорвал и выбросил. – Сугуро был уверен, что Куримото забыл о неприятном эпизоде, поэтому даже удивился неожиданному вопросу и серьезности тона, с которой он был задан. – Не пойду же я в самом деле на ее выставку!

– Дело в том, что я сходил. – Куримото посмотрел Сугуро в глаза. – Решил разузнать, что это за девушка. Нельзя допустить, чтобы она опять устроила какой-нибудь скандал.

– Ну и что?

– Такая галерея действительно существует. Рядом с улицей Такэсита-дори.

Разумеется, Куримото посетил галерею для того, чтобы защитить честь писателя, за которого чувствовал ответственность, но для Сугуро этот разговор был неприятен и вызывал беспокойство. Он бы предпочел как можно быстрее забыть о том, что произошло на банкете, и не ворошить все заново.

– Вы ее видели, эту девушку?

– Нет, там была другая, в очках. Она одна присматривала за галереей. Сказала, что тоже художница.

– И что там за картины?

– Дешевые страшилки на потребу невзыскательной публике. Смакование гнусных и непристойных тем. Например, зародыш в материнской утробе. Но все с большой претензией и дурного вкуса…