Кроме того, Бэкон считает необходимым исследовать ту область, где остановился Везалий, – локализацию способностей души в человеческом теле: «Среди всех этих разделов учения <…> о согласии души и тела [нужно исследовать] <…> где, собственно, помещаются в человеческом теле и его органах отдельные способности души. <…> мнение Платона о том, что интеллект располагается в мозгу, как в крепости, дерзость (animositas) <…> – в сердце, похоть и чувственность – в печени и т. д., может быть, и не следует совершенно отбрасывать <…>. Кроме того, нельзя считать правильным и помещение всех упомянутых интеллектуальных способностей (воображения, рассудка, памяти) в желудочках мозга»[331]. Судя по тому, что Бэкон разделяет мнение Везалия об отсутствии прямой связи между способностями души и отделами мозга, он опирается только на данные, доказанные или опровергнутые эмпирически.

Тем не менее философ, признавая взаимовлияние тела и души, осторожно относится к алхимическим и астрологическим спекулятивным представлениям о прямой корреляции между микро– и Макрокосмом, согласно которым между ними существуют симпатические связи: «Мы не собираемся на этом основании разделять с Парацельсом и алхимиками их сумасбродные идеи относительно того, что в человеческом теле можно обнаружить соответствия отдельным видам, существующим во Вселенной (звездам, минералам и т. п.), ибо эти басни представляют собой несерьезное и примитивное истолкование знаменитого положения древних, что человек – это микрокосм, т. е. уменьшенный образ всего мира, и применение этого положения к их собственным измышлениям»[332]. Подобного рода скептицизм характерен для Бэкона, когда он не обнаруживал достаточных доказательств для теорий.

Предлагая исследовать тело в движении (физиогномику жеста), Бэкон переносит этот принцип и на физические природные тела, не видя между ними и одушевленными телами прямой связи: «Нужно выяснить, какое влияние и действие на характер движения тяжести оказывает форма падающего тела, например то, что тело широкое или плоское, кубическое, продолговатое, круглое, пирамидальное; как влияет на упомянутое движение то, что тела поворачиваются при падении или сохраняют свое исходное положение»[333]. Он полагает, что необходимо продолжить исследование физики движения, начатое Галилеем, соединив их с геометрией. Таким образом, мы видим, что Бэкон избегает выстраивать прямую аналогию между космическими телами, человеческим телом и неодушевленным физическим телом. Проект восстановления наук о человеческом теле у него носит сугубо аналитический и утилитарный характер: он должен как приносить пользу отдельному человеку, так и вести к процветанию общества в свете христианского представления. Тем не менее при всем прагматизме бэконианского проекта изучения органического тела он так и не реализован до сих пор в том виде, в котором его представлял философ, хотя тенденция поиска физического основания способностей души сохраняется в современной науке.

В научных работах раннего Нового времени дискурс тела смещается в сторону поиска корреляций между физическими объектами и способами их точного измерения и фиксации их свойств. В «Диалоге о двух системах» Галилея мы видим полемику с аристотелианским восприятием тела, мыслимого в категориях «завершенности», «совершенности»[334], «простоты» и «покоя». Галилей выводит тело и его параметры из дискурса целеполагания и совершенства[335] в рамках аристотелианских оппозиций «простота/сложность», «движение/покой»[336], что позволяет ему сделать объектом исследования «сложное» тело и «движение» тел.