И еще одно. В записке Тома Кларка прозвучало слово «FURUM». То самое загадочное слово из неизвестного языка, которое просил перевести меня доктор Энкель перед смертью. Что оно означает? И связано ли как-нибудь с таинственной жидкостью?..

Через распахнутый входной люк донеслись звуки шагов. Я замерла.

Господи! Что я прилипла к этим бумагам! Сунула голову в пасть крокодила и, задумавшись, забыла вытащить!

Спешно оглядела салон.

– Вера! – с надеждой позвала я.

Салон был пуст. Веры в салоне не наблюдалось. Выстрел в молоко.

Спина покрылась холодным потом. По трапу застучали чьи-то шаги. Крокодил захлопнул пасть.

Помню, как однажды в пятом классе убедила подружек – и себя заодно, – что в школьном подвале дворник дядя Захар, кроме садового инвентаря, старых парт и банок с половой краской, хранит запас военного шоколада. Несколько ящиков. Еще с советских времен осталась партия. На случай атомной войны. Если вражеский удар настигнет школу в момент занятий, то ученики скроются в подвале и будут пережидать атомную зиму, поедая шоколадки. Тогда я считала, что в шоколаде содержатся все питательные вещества, на которых человек может прожить до полугода. Не знаю, с чего я это взяла. Кто рассказал, или сама придумала?

Как ярого сторонника «шоколадной теории», подруги благословили меня на проникновение в школьный подвал. Попасть в него можно было только через дверь, которая запиралась на амбарный замок. Ключ хранился в кармане кривоногого и страшного лицом дяди Захара (наш дворник иногда развлекался тем, что пугал второклашек, вынимая вставной глаз и прикидываясь циклопом). Я не стала красть ключ, если вы об этом подумали. Просто скользнула в приоткрытую дверь, когда дворник куда-то вышел. Пока я тайком шуровала в поисках военных припасов, Захар закрыл дверь на замок и отправился на выходные.

Так я осталась в темном подвале. Угодила в ловушку, которую сама себе и устроила.

Никакого шоколада на случай атомной войны, конечно, не обнаружила. Да и подвал был слишком маленьким, чтобы в нем могла уместиться вся школа. Зато испугалась до такой степени, что потом заикалась неделю.

Мои подружки тоже хороши. Вместо того чтобы позвать на помощь кого-нибудь из взрослых, которые вызвали бы дворника или, на худой конец, взломали дверь, целый день менялись у двери и утешали меня. Другого ничего не могли придумать. Боялись, что достанется от родителей по первое число. Но больше родителей они страшились гнева одноглазого дворника дяди Захара. Поэтому и на следующий день, в воскресенье, без толку болтались возле подвальной двери. В то время как мои бабушка с дедушкой в четвертый раз осведомлялись в морге, не поступала ли к ним одиннадцатилетняя черноволосая девочка.

В понедельник утром, когда дядя Захар вскрыл подвал, на пороге он столкнулся с призрачным чумазым созданием, при виде которого его самого едва не хватил инфаркт. Почувствовав свободу и узрев солнце, призрак дал такого деру, что пыль во дворе клубилась еще несколько часов. По крайней мере, именно так рассказывали свидетели из пятого «Б»…

Когда по трапу застучали тяжелые мужские шаги, мне не оставалось ничего другого, как броситься в хвост самолета. Туда, где находились туалет и полированные шкафы. Не разбираясь – не было времени, звуки шагов переместились уже в салон, – я влетела в первый попавшийся. Повезло – оказался с мужскими костюмами. Хорошо что не с подушками и наволочками, не влезла бы.

– Шкаф с костюмами, – прошептала я. – Пижоны…

Сквозь щелочку в двери видела кусочек салона. Как раз то место, где располагались стол и пара кресел. Мимо проследовала парочка в белых рубашках. Наверняка пилоты. Отправились сразу в кабину. За ними появились двое в серых костюмах. Таких же, что висели над моей головой.