– Как же ты напугал нас, сынок! Нельзя же так! – мама подошла поближе и поправила сползшее набок одеяло, – Но ты жив, и это для нас самое главное! Мы обо всем договорились, за тобой будет присматривать самый лучший доктор. В университете тебе оформили академический отпуск. Отдохнешь, подлечишься, вернешься на учебу, никто ничего не скажет. Мы тебе уже место нашли хорошее, в Центральном комитете Комсомола…

Мамин голос убаюкивающе струился, но Валерик видел, как подергивается щека отца, который явно хотел бы сказать совсем другие слова. И этого Валерик боялся больше всего. Какой бывает отец в гневе, он видел не раз, и даже мама не всегда могла его остановить. Да, для всех он был за отцом, как за каменной стеной, но что бывало потом, когда они оставались наедине…

Валерик вздрогнул, почуяв движение краем взгляда, будто по кровати пробежал большой волосатый паук. Начинается, начинается… Нужен укол, но как сказать, когда на тебя смотрит отец? В дверях мелькнули и исчезли смутные тени. А справа, прямо на подоконнике… На подоконнике уже сидела темная фигура с узкой вытянутой мордой и большими кривыми зубами, оскаленными в злобной улыбке. Длинные руки с костлявыми пальцами потянулись к кровати, где лежал застывший от ужаса Валерик. Мама, папа, вы что – не видите его? Папа, убей его! Убей! Убей!

Джузеппе потряс головой, словно пытаясь вытряхнуть из ушей все еще бившийся там крик обезумевшего Валерика. Опять неудача. Зильберман подошел и протер ему лоб бумажной салфеткой.

– Как вы? Что-нибудь получилось?

– Плохо получилось. Мальчик из «золотой молодежи», да еще и наркоман в придачу. В ближайшее время его из клиники точно не выпустят, а то и к кровати привяжут.

– Да уж, не везет нам что-то. Давайте на сегодня закончим, а завтра…

– Подождите, доктор! У нас говорят, что третий раз – решающий. Если и тут не получится, значит, сегодня плохой день для путешествий.

– А сил у вас на это хватит? Хотя, если шутите, то силы есть. Ладно, только это будет сегодня точно последний раз, и не уговаривайте!

Доктор Зильберман посмотрел на устраивающегося поудобнее на кровати Джузеппе и снова встал за пульт.

Толик Гуров с мычанием разлепил опухшие глаза и уставился на циферблат будильника.

«Десять утра! Проспал!»

Но тут же вспомнил, что спешить ему уже никуда не надо – вчера его уволили с работы в очередной раз.

Вокруг стояло хмурое утро. Тусклый свет из давно немытого окна освещал грязноватую комнатку с дощатым столом, порезанным многократно ножом в неловких руках, полную окурков вырезанную из полена пепельницу, пустые бутылки, консервные банки с зубасто вскрытыми крышками и одиноко засыхающую на столе горбушку хлеба. Кажется, вчера они от души отметили очередной поворот Толиковой судьбы. Только вот кто с ним был, и чем всё закончилось – не вспоминалось совершенно. Да и ладно, не впервой. Дома же, не в обезьяннике проснулся. А отчего он проснулся? Вроде бы в дверь ломится кто-то?

Дверь снова затряслась от мощного стука:

– Эй, Гурвинёк! Открывай! Дрыхнешь, что ли? Неужели, ушел? Вот, придурок…

Дверь не хотелось открывать совсем. Тем более, что за ней стоял сам Витя Кольщиков по прозвищу «Кол», и какого черта ему было надо, Толик выяснять не собирался. Тем более, что фантазия на всякие дурные дела у Кола была богатая, а в то, что он придумывал, он тут же начинал свято верить. Возражать ему было бессмысленно, да никто обычно и не рисковал.

– Ты что орешь, окаянный! Да его может, и дома-то нет! На работе он! И ты тоже – иди себе, делом займись! Вот, участковому расскажу, как ты в двери ломишься!