Тяжелая железная дверь проскрипела очень громко и протяжно. Но это было только преддверие ада.

Завели в ярко освещенный коридор, по обе стороны которого расположились несколько небольших камер с круглыми стеклянными «глазелками», величиной с диаметр фонарика. Позже узнал, что это небольшое трехэтажное здание тюремщики называют «колокольней». Оно, действительно, всем своим видом напоминало небольшую церквушку. Здесь проводят личный обыск вновь прибывших. Здесь обыскивают тебя до встречи с адвокатом и после, здесь «шмонают» тебя, когда увозят на допрос к следователю и по возвращении оттуда, именно через это здание ты проходишь при свидании с близкими, и после. Другими словами, «колокольня» для всех нас, кто по воле судьбы оказались по эту сторону колючей проволоки и забора, отныне становится «родным домом», вокзалом, мимо которого не пройти.

– Заходите! – звучит команда из смежной комнаты.

В ней в поте лица трудились трое надсмотрщиков: майор полиции и двое сержантов. В комнате справа были расположены четыре деревянные кабины без дверей. Перед надсмотрщиками стоял длинный «шмональный» стол.

– Сюда, в эту кабину! Раздевайтесь догола. Одежду сбрасывайте на стол! – объяснил майор и изучающе посмотрел мне в лицо.

– Вы, по-моему, журналист? Редактор? – вдруг неожиданно спросил он. – Да, – ответил я.

В комнате сильно воняло потом, плесенью. В кабине было грязно и холодно. Брезгуя, я не хотел снимать обувь, но сержант оказался настойчив.

Когда я полностью разделся, сержант облачился в белые перчатки, с шиком бывалого прозектора звонко щелкнул их резиной по своим запястьям, а потом потребовал нагнуться и раздвинуть ягодицы.

– Ну, как там? – с иронией спросил я, выполняя просьбу. – Свободой не пахнет?

Надсмотрщик привычно воспринял мою шутку, видимо, слышал ее частенько. А может быть, подумал про себя, голубчик, ты скоро не так запоешь, через пару недель навсегда забудешь свой юмор.

– Раздвиньте пальцы рук. Ног. Откройте рот, – экзекуция продолжалась минут десять, пока другой сержант не «обшмонал» мою одежду.

Проверка закончилась, и мне предстояло еще одно нелегкое испытание – встреча с сокамерниками. «Как они встретят меня? Как вести себя правильно? Кто они будут?» – эти вопросы одни за другими клубком катались в моей голове.

Выходя из комнаты «шмона», я поинтересовался у майора, могу ли я забрать с собой продукты, привезенные из ИВС. Тот нахмурился, но потом, нехотя, согласился:

– Ладно, забирай!

Опять меня конвоировали по проволочному коридору. И вот мы подошли к большому одноэтажному бараку. Железная дверь. Конвоир долго барабанил в дверь, пока не подошел сержант и не отворил ворота.

– Принимай знатного гостя! – пафосно произнес конвоир и передал меня сержанту.

– Руки назад! Шагом марш вперед! – по команде я зашагал по длинному коридору, по обе стороны которого были расположены многочисленные камеры с железными дверями.

– Направо! Стоять лицом к стене!

По запаху сырой одежды, я понял, что мы попали в каптерку. О! Знакомые запахи для тех, кто служил в армии. По стенам висели разного цвета и размера куртки, бушлаты, на толстой батарее сохло стираное белье.

Сержант, как выяснилось позже, был старшим дежурным по корпусу. Внимательно изучив мое лицо, бросив беглый взгляд на мой костюм, туфли и рубашку, сержант дружески признался, что он частенько видел меня по телевизору. Поинтересовался, по какой статье я подозреваюсь.

В пахнувшей мылом и потом каптерке выдали мне соломенную подушку, матрац-рухлядь, дырявое одеяло, две простыни, наволочку. Я попытался отказаться от них, сказав, что они вовсе непригодны, заменить бы их на другие. Сержант согласился с моим недовольством и в приказном тоне попросил каптерщика найти матрац и одеяло посвежее. Вскоре со свежими постельными принадлежностями, свернутыми в рулон, я шагал вглубь коридора в сопровождении дежурного по корпусу. Было около 12 ночи. Конечно же, отбой объявлен давно. В коридоре горел приглушенный свет, по радио звучала тихая музыка.