Лишь усилием воли ей удалось перевести взгляд и посмотреть в ту сторону, куда указывал Джек. Дорога шла дальше, прижимаясь к слону горы, напоминавшей шпиль собора, иногда делала вираж в, казалось бы, противоположном направлении, но неизменно снова устремлялась на северо-запад и поднималась все выше, пусть уже не так круто. А на самом верху толщу мрачного хвойного леса разрывал широкий квадрат зеленой лужайки, в центре которого воцарилось здание отеля. «Оверлук». При взгляде на него Уэнди снова обрела и дыхание, и голос.

– О, Джек, это просто непередаваемо!

– Ага, – согласился он. – Уллман утверждает, что это самое красивое место во всей Америке. О самом Уллмане я не слишком высокого мнения, но в данном случае он, кажется, совершенно… Дэнни! Дэнни, ты в порядке?

Уэнди оглянулась на сына, и внезапный страх за него затмил всю окружающую красоту. Она бросилась к сыну. Он стоял, вцепившись в прут ограждения, и смотрел на отель – лицо его стало серым, глаза остекленели, словно он вот-вот мог потерять сознание.

Она опустилась рядом с ним на колени и крепко ухватила его за плечи.

– Дэнни, что с тобой?..

Джек уже был рядом.

– Ты в норме, док?

Он легко, но резко встряхнул мальчика, и взгляд у того прояснился.

– Все хорошо, папочка. Я в порядке.

– Но что это было, Дэнни? – спросила Уэнди. – У тебя головка закружилась, да, милый?

– Нет, я просто… задумался. Простите меня. Не хотел вас напугать.

Он вдруг заметил, что родители стоят перед ним на коленях, и немного удивленно улыбнулся:

– Наверное, это из-за солнца. Солнце попало мне прямо в глаза.

– Когда доберемся до гостиницы, дадим тебе попить водички, – сказал папа.

– Хорошо.

Потом, сидя в «жуке», который гораздо увереннее преодолевал более пологий подъем, Дэнни пристроился так, чтобы смотреть прямо на дорогу. С нее теперь то и дело открывался вид на «Оверлук», где выходившие на запад большие окна отражали солнечный свет. Это было то место, что он видел в разгар снежной бури, темное и громыхающее место, в котором до жути знакомая Фигура разыскивала его в коридорах, устланных коврами с джунглями. Место, куда Тони просил его не ездить. Это было здесь. Точно здесь. И здесь же был РОМ, что бы это слово ни значило.

Уллман встретил их по другую сторону широких старомодных дверей. Он пожал руку Джеку и холодным кивком поприветствовал Уэнди, вероятно, отметив, как сразу несколько голов повернулись в ее сторону, стоило этой женщине с золотистыми локонами до плеч, в простеньком синем платье войти в вестибюль. Край подола скромно заканчивался на два дюйма выше колен, но этого было вполне достаточно, чтобы понять, насколько хороши ее ноги.

С подлинной теплотой Уллман отнесся только к Дэнни, но Уэнди было к этому не привыкать. Ее сын неизменно привлекал к себе даже тех мужчин, которые обычно проявляли к детям полнейшее равнодушие. Чуть наклонившись, Уллман протянул Дэнни руку. Тот серьезно пожал ее.

– Мой сын Дэнни, – представил Джек. – И моя жена Уиннифред.

– Рад с вами познакомиться, – сказал Уллман. – Сколько тебе лет, Дэнни?

– Пять, сэр.

– Вот даже как! Сэр! – Уллман улыбнулся и посмотрел на Джека. – А он хорошо воспитан.

– Разумеется, – ответил Джек.

– Миссис Торранс. – Он снова чуть склонил голову, и в мимолетном замешательстве Уэнди решила, что сейчас ей поцелуют руку. Она даже вытянула правую ладонь вперед, но Уллман лишь ненадолго сжал ее в своих ладонях. Они были маленькие, сухие и гладкие. Вероятно, он их чем-то припудривает, мелькнула у нее мысль.

В вестибюле между тем кипела работа. Почти все старомодные кресла с высокими спинками были заняты. Коридорные с чемоданами сновали туда-сюда, а у стойки, над которой возвышалась огромная латунная касса, даже образовалась очередь. Красовавшиеся на кассе наклейки «Бэнк-Америкард» и «Мастер-чардж»