– Ну как?

Они молчали. Тогда Вишницкая легонько пихнула локоточком Маккинена в бок.

– Начинай ты.

Гросснер вопросительно приподнял бровь: он был внутренне готов к любым известиям… по крайней мере, ему так казалось.

Набрав в грудь воздуха, Маккинен начал:

– Ну, я переговорил с диспетчерами. Первые переключили меня на вторых, вторые – на третьих. С теми я долго общался, и, уж думал, впустую, когда догадался запросить данные о полётах грузовых звездолётов, чей маршрут проходил целиком через этот сектор… В общем, вот.

Маккинен протянул распечатку, что до того держал за спиной. Гросснеру хватило единственного взгляда, чтобы всё понять.

– Чтоб меня разорвало… – потрясённо вымолвил старпом.

– Не желай – сбудется, – нервно пошутил Маккинен и неестественно хохотнул.

– Три рейса за три месяца пропали без вести.

Подошла Вишницкая.

– Я проглядела сводки, пока мы шли сюда. Смотрите: все три рейса корабли отлетали десять лет назад. А после – ни одного похожего случая.

– Вернее, не отлетали, – автоматически поправил Гросснер; его лицо приобрело смесь сардонического и взволнованного выражения.

Пошевелив мозгами, но так и не придя к каким-либо конкретным выводам, он изложил Вишницкой с Маккиненом то, что узнал сам.

– Начинает вырисовываться картина… – тише, чем общался обычно, проговорил Маккинен.

– И эта картина мне совсем не нравится. – Гросснер покачал головой.

Настала очередь Вишницкой.

– Это ещё не всё.

– Звучит обнадёживающе, – отреагировал Гросснер.

– Ну, я рассказывала Маккинену по дороге…

– Очень кратко, – уточнил механик. – Боюсь, я не всё понял.

– Тогда тем более вам стоит пойти со мной.

И, не дожидаясь реакции мужчин, Вишницкая повернулась и направилась к выходу из рубки.

Маккинен развёл руками, как бы говоря: «Что делать? Идём».

Гросснер поднялся с кресла, и они двинулись вслед за красивой миниатюрной фигуркой бортового медика.

Не успела дверь лаборатории съехаться в целое за их спинами, как Вишницкая, указывая на матовые и прозрачные ёмкости, усеивавшие широченный металлический стол, принялась рассказывать:

– На столе вы видите образцы плоти, крови, костей… – Она секунду помедлила, борясь с ноющим ощущением, на миг ворвавшимся в сердце.

– Уинк, – понял Гросснер.

Маккинен зачем-то кивнул.

Вишницкая вроде бы никак не отреагировала – просто продолжила рассказ:

– Обследование образцов не дало результата… за исключением одной престранной детали. Я пыталась понять причину, оттого и задержалась в лаборатории…

– А потом пришёл я, – вставил Маккинен. – Она стала что-то мне втолковывать, однако я мало уловил. К тому же лучше, чтобы подобные вопросы обсуждались всей командой, мне думается.

– Всей оставшейся командой. – Гросснер хотел сдержаться и не сказать этого, но боль от потери Уинка, давнего друга и незаменимого коллеги, отличного капитана, червём ела сердце. На рулетке жизни выпало лишь держаться. – И что же ты выяснила? – вернулся к насущному Гросснер.

Приятный голосок Вишницкой сделался выше и ещё более взволнованным:

– Образцы чересчур низкой температуры. За время, прошедшее с исчезновения Уинка, они не могли так остыть. Их точно… точно подержали в морозильнике, чтобы прямо перед нашим появление разбросать по коридору.

– Ты же понимаешь, что это невозможно?

– Понимаю. Но в чём тогда причина?

– Хотел бы я знать…

– Это не всё, – произнесла Вишницкая. – В коридоре H-7 я кое-что нашла.

Она надела на одну руку защитную перчатку, взяла с лабораторного стола небольшую пробирку и, протянув к мужчинам, несильно повертела из стороны в сторону.

– Что-то оранжевое, – принялся рассуждать вслух Маккинен. – Похоже на часть кожного покрова, но я никогда не видел подобной кожи.