Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем кто-то дважды постучал в дверь – ни слишком тихо, ни слишком настойчиво.

Тут же вскочив из-за стола, Шэнь Цинцю позвал:

– Шиди Лю? Я ждал тебя до глубокой ночи, заходи скорее!

Дверь резко распахнулась.

В царящем за ней непроглядном мраке, заложив руки за спину, стоял Ло Бинхэ: уголки губ слегка приподняты в улыбке, не достигающей бездонных холодных омутов глаз.

Прищурившись, он произнёс:

– Здравствуйте, учитель.

Вот дерьмо, он и впрямь заявился!

В единое мгновение мозг Шэнь Цинцю, казалось, достиг температуры кипения, а затем и вовсе воспламенился со зловещим свистом.

Он будто угодил прямиком в грёбаный «Звонок»!

Схватив веер, Шэнь Цинцю резко развернулся и, не теряя времени, сиганул в окно.

Итак, Ло Бинхэ наконец сорвал внушающую трепет маску, за которой скрывался днём, и обнажил свою истинную натуру!

Стоило Шэнь Цинцю увидеть Ло Бинхэ, как ноги сами собой понесли его прочь. Многолетняя привычка к позёрству вынуждала его даже во время панического бегства оставаться образцом возвышенности и непринуждённости – легко приземлившись, он оттолкнулся одной ступнёй, чтобы устремиться прочь подобно дикому гусю.

Голос Ло Бинхэ был ясен и пронзителен, словно ледяной ветер, – казалось, его слова, смягчённые тенью холодной улыбки, льются прямиком в уши Шэнь Цинцю, невзирая на расстояние:

– Днём учитель воркует с Гунъи Сяо, а после зажигает свечи для шишу Лю, чтобы осветить ему путь в ночи. Что за глубокая привязанность, что за сердечная искренность! Отчего же тогда с этим учеником учитель держится столь отстранённо?

«Вашу ж мать! Да к тому времени, как ты закончил фразу, расстояние между нами сократилось вдвое! Подобная скорость противоречит всем законам физики!»

Решив, что в любом случае прежде всего следует позвать на помощь, Шэнь Цинцю набрал в грудь побольше воздуха и, используя даньтянь[8] для усиления голоса, во всю мощь лёгких завопил:

– Лю Цингэ!

Голос Ло Бинхэ раздался ещё ближе, но на сей раз в нём не было прежней напускной мягкости – вместо неё звучала лишь неприкрытая насмешка:

– Боюсь, что шишу Лю нынче слишком занят своим любимым делом, чтобы явиться на зов учителя. Если у учителя есть какие-то распоряжения, почему бы не препоручить их этому ученику?

«Да разве бы я осмелился?!»

Шэнь Цинцю понял, что, скорее всего, Ло Бинхэ нашёл какой-то способ задержать Лю Цингэ, а значит, рассчитывать на помощь с его стороны не стоит. Он немедленно перенёс всю имеющуюся духовную энергию в ноги, надеясь тем самым выйти на спринтерскую скорость.

Однако при этом он напрочь позабыл об одном обстоятельстве – а именно о разбушевавшемся в крови яде!

Как бы то ни было, теперь уже было слишком поздно: вся кровь в сосудах Шэнь Цинцю внезапно сгустилась, а тело сделалось тяжёлым.

В то же мгновение Ло Бинхэ схватил его за горло и с силой впечатал спиной в холодную каменную стену, отчего позвоночник взорвался болью, а голова наполнилась звоном.

Ло Бинхэ оказался чересчур близко.

Одной рукой он прижимал Шэнь Цинцю к стене. От удара затылком о камень перед глазами всё поплыло, и ему потребовалось немало времени, чтобы вновь сфокусировать зрение.

Улицу заливал лунный свет, превращая очертания фигуры Ло Бинхэ в несравненной красоты изваяние изо льда и нефрита.

Склонившись к Шэнь Цинцю, он медленно прошептал ему на ухо:

– После стольких лет разлуки вместо того, чтобы насладиться встречей на золотом ветру и яшмовой росе[9], учитель то и дело зовёт других людей. Этот ученик слегка огорчён.

Пусть в каждом его слове звучала неутолимая печаль, губы изогнулись в улыбке, а в глазах горела неприкрытая ярость. В такой момент кто угодно уличил бы его во лжи!