На ужин я надел юркину кремовую рубашку и пошел в кают-компанию.

За столами были только командир, старпом и пом, и больше никого.

Когда я вошел, они на меня уставились.

Я, естественно, медленно сел и неторопливо поискал где тут у нас нож с вилкой.

– Я извиняюсь, – вежливо спросил меня командир, – а вы кто тут будете?

– Я? – в мою искренность поверил бы сам Будда. – Я начхим соседей. По приказу командира дивизии с вами в автономку иду.

Командир немедленно посмотрел на помощника, а тот тут же уткнулся в тарелку.

– Вот я же тебе говорил, – сказал ему командир, – что ты ни хрена не знаешь, кто с нами в море идет.

С тем мы и поужинали. А Юрка пришел часа через четыре. Радостный, собака.

9 мая у нас Касьяныч родился. В смысле, боцман. Дней пять он с бабы не слезал, а теперь решил отпраздновать – сорок лет все-таки – и всех пригласил – электрика нашего Модеста Аристаховича, торпедиста Козина Александра Семеныча, трюмного Кузьму Пантелемоныча по кличке «Черт», чумазого с руками до колена, как с картины передвижников «Кочегар», и нас со старпомом.

Мы с Андрей Антонычем припозднились и когда к Касьянычу на пятый этаж вползли, то мичмана наши, прошлые и настоящие, уже были весьма утомлены, а Черт вообще на подоконнике сидел спиной в открытое окно, потому что весна и солнце, и улыбался всему улыбкой идиота.

Нам с порога налили, и Андрей Антоныч тост произнес:

– Касьяныч! Сорок лет – это только начало. Посмотри на себя: молодой, сильный, красивый, краба все еще ловишь, причем, заметь, женщины от тебя без ума. Вздрогнем по этому поводу.

И мы вздрогнули, а Черт откинулся на спину, вливая в себя рюмку и выпал в окно.

Все оторопели, особенно Козин с Касьянычем, а Модест Аристахович даже рыгнуть себе позволили.

В наступившей тишине Андрей Антоныч рюмку на стол поставил и сказал:

– Может, кто-нибудь в окно все же выглянет и узнает как там дела?

И я подошел к окну.

За подоконник я высовывался, кажется, целую вечность, исказив себе внешность.

Я ожидал увидеть Черта, размазанного по земной поверхности, и эти, как их, части, части, все в крови, все разбросано, растерзано, бедлам.

Но под окном было чисто как никогда – никого.

– Как никого? – сказал старпом, и в ту же секунду все в то окно как ринулись, расталкивая друг друга, посмотреть.

Внизу был только снег, и он был белый.

– Эй! – послышалось вдруг сзади, и мы немедленно обернулись.

В дверях стоял совершенно живой Черт.

Он упал с пятого этажа на заснеженную почву, прокатился по сугробу, встал, отряхнулся и опять поднялся на пятый этаж.

– Видишь ли, Саня, – говорил мне потом Андрей Антоныч, – некоторых убить почти невозможно. Нет оснований. Жил человек и ума не нажил. А провидение все ждет, когда он ума наживет, чтоб не шутки ради его по башке трахнуть – велика ли без ума добыча, никакой без ума добычи, – а чтоб со смыслом. То есть, провидению неинтересно просто так убивать человека. Ему интересно, чтоб ты сперва поумнел. Так что наш Черт может даже с самолета грохнуться, и ни хрена этому таракану не будет. До земли долетит, ручки растопырит и мягко пришмандорится. Это ж надо, с пятого этажа упасть и даже не покарябаться! Учись, бля! А то все книжки читаешь…

Эти истории мне рассказал Расавский Александр Сергеич – вечный «нижний».

Он цирковой акробат, в пирамиде – нижний – всех держит на себе.

«Я же человек неумный, – любит говорить он, – я же на голову ловил!»

Что-то в этих рассказах я изменил, фамилии например, но в общем-то, как мне кажется, я не очень наврал.

В цирке проходили праздничные новогодние представления. Выезжал на арену Дед Мороз со Снегурочкой и поздравлял ребят. Дед Мороз на лошади: «Дорогие дети! Поздравляю вас с Новым Годом! А за то, что вы хорошо учились и слушались родителей, мы приготовили вам сюр-