Пал Палыч начал выходить на рабочий режим, он активно жестикулировал, извивался ужом и принимал различные живописные позы, а все, что он говорил, можно было без труда прочесть на его лице. По сравнению с Пневым Фернандель – рабочий сцены.

– Про порядок в помещениях я вовсе молчу. В рундучной столько дерьма, что у меня в голове не умещается! Койку какую ни откинь – там трусы. А Леоненко вдвойне отличился – у него трусы цветные, импрессионист хренов! Уберите с глаз, чтоб ни одна собака не нашла, даже я! Будем искоренять, цветные трусы к вам больше не вернутся!

У Лагунова дымилось перо на ручке.

– Во жжет, не поспеваю. Хорошо, что он не догадывается, что Земля круглая, а то бы ровнять заставил.

– Койки они с места на место таскают, интерьер их, видите ли, не устраивает. Чтоб все кровати стояли, как положено, ногами на выход! Тумбочки всякой дрянью забиты. Тумбочка вам не для того чтобы как попало, а для того чтобы пыль вытирать.

Миша Евтухов не выдержал и прыснул.

– Евтухов, а что это мы так веселимся? У вас с залетами уже перебор, и если я вас за что-нибудь поймаю, то это будет ваш конец! Дежурный по факультету докладывает, что после отбоя вас не угомонить. Хочешь – книжки читай, хочешь – радио слушай, а хочешь – сходи покури. Для особо одаренных повторяю: сон – это не свободное время, сон – это отбой!

И вообще, сегодня понедельник – скоро выходные, если кто не пойдет в увольнение – не обижайтесь. Не хотите жить как люди, будете жить по уставу!

При этом он изогнулся назад, раскинул в разные стороны руки с раскоряченными пальцами, выпучил глаза и замер.

В звенящей тишине, как грохот пушки, прозвучал восхищенный шепот.

– Ну, бля, Цицерон.

Отмерев, Пнев продолжил.

– С учебой тоже нелады. Третий взвод, на вас жалуется Фригида Моисеевна Поплавская.

– Пал Палыч, ее зовут Фрида.

– А вот это уже не важно, важно то, что она жалуется! Говорит, активность у вас на нуле. Ну какие сложности? Знаешь – поднимай руку, не знаешь – поднимай левую руку! Артюхов, что вы с ней поделить не можете?

Старшина класса Артюхов добросовестно морщил репу, но так и не смог представить, что ему делить с шестидесятипятилетней старушкой, которую, кроме математики, в жизни ничего не интересовало.

Ответа не последовало, и командир продолжил:

– Ну ладно математика, я еще могу понять, что там все не понятно, ну а астронавигация? Уважаемый профессор Скобкин ведет занятия, а вы что творите?! Ну на кой ляд эту железную хренотень друг другу на голову одевать?

– Называется это – крестовина вертикалов. Он сам нам разрешил.

– Если вам что-то разрешают – это не значит, что это можно! А вообще-то он вами восхищен, говорит, что за семестр занятий вы уже твердо знаете, что учебник синего цвета. Гении, мать вашу!

На самоподготовке вместо того, чтобы заниматься, они – головы вниз, и пошло. Если, извиняюсь за выражение, к вам бы пришел начальник политотдела, то пищи было бы на целый год!

Гусаров вместо заступления на дежурство решил в санчасть пойти подлечиться. Ну заболел ты, ногу оторвало – должен придти и доложить: «Командир, я должен быть на инструктаже, мне ногу оторвало, я в госпиталь пошел». Учишь, говоришь, как с горохом на стене!

Что вы, Гусаров, на меня смотрите глазами?!! Безымянными!

Во время парадной тренировки на Дворцовой площади русским языком сказал – после прохождения все собираемся у памятника Медному всаднику. Вроде все культурные люди, а собраться не можем.

И вот так чего ни коснись. Только с чувством большого долга мы сможем выйти из этого прорыва, в котором мы оказались. Всем этим вопросам и впредь будет уделяться большое вливание. Все должно тихо, спокойно катиться.