Верность позиции ученого подтвердилась самим историческим процессом. Можно только восхититься тем, что М.М. Мороз предопределил ту проблематику, которая взволновала юридический научный мир только почти полвека спустя. В период же первой дискуссии позиция М.М. Мороз поддержки и отклика не получила.

В целом можно констатировать, что агностические, скептические и субъективные подходы к рассмотрению проблемы познания системы права и ее структуры были исключениями для I Совещания. Сколько-нибудь значительного влияния на его общие результаты они не оказали.

Заключение первой дискуссии о системе права и ее структуре подвел М.А. Аржанов. В своем третьем выступлении ученый еще раз обратил внимание на чрезвычайную важность формирования единой доктринальной позиции о предмете правового регулирования и методе правового регулирования. Отметил он и неопределенность названных категорий. «Дело в том, что в праве метод, как и форма, может рассматриваться в одном случае как самый предмет, а в другом – как метод и форма по отношению к другим отношениям… Система определяется той задачей, которая перед ней поставлена. Задача же, стоящая перед систематикой права, обуславливает выбор именно предмета регулирования как классификационного критерия»[140].

Здесь ученый вновь подменил содержательный смысл проблемы уже на стадии самой ее постановки, он вновь отождествил проблему системы права и ее структуры с проблемой систематизации нормативных правовых предписаний.

Не принял М.А. Аржанов и предложение о том, чтобы говорить не о регулировании общественных отношений, а использовать какое-либо иное словосочетание. «Мы должны отказаться от игры в понятия и слова. Ничего буржуазного, конечно, в самом термине «регулирование» нет; как и всякий термин, он условен… Понятие… „обеспечение" само по себе еще ничего разъясняющего в проблему не вносит»[141].

Терминология, в том числе и юридическая, действительно носит условный характер. Однако странно то, что яростно отрицая пригодность метода правового регулирования в качестве критерия дифференциации позитивного правового материала (несмотря на неоднократное обращение самого ученого к различным его аспектам при демонстрации действия предметного фактора), М.А. Аржанов допускал возможность терминологической неточности (образности, условности) в отношении самого материального основания. Представляется, что такая непоследовательность не может быть оправдана некорректностью предлагаемой замены, потому что, помимо отметки о ее несостоятельности, требовалось также установить приемлемый термин, определить понятие, отражающее саму суть дифференцирующего основания.

Завершающее выступление М.А. Аржанова отличается от первого и второго лишь тем, что в нем ученый говорил о необходимости дальнейшей разработки категорий предмета и метода правового регулирования, отмечал, что ее проведение осложнено многогранностью и неоднозначностью самих названных категорий.

Действительно, если по отношению к понятию «статья нормативного правового акта» норма права будет выступать в качестве содержания (предмета), то по отношению к правовому воздействию в целом она будет уже составляющей метода юридической регламентации. Таким образом, категории предмета и метода правового регулирования и в самом деле относительны. Для их четкого понимания необходимо избрать, образно говоря, начало построения системы координат, некую точку отсчета, определение которой зависит от поставленной перед исследователем цели. И в этом смысле замечание М.А. Аржанова безусловно верно.

Однако М.А. Аржанов не признавал того, что сама многогранность предмета правового регулирования и метода правового регулирования свидетельствует о весомой значимости толковательного аспекта в проработке проблемы (тем более что система права и ее структура может рассматриваться с различных позиций). Кроме того, М.А. Аржанов не упоминал и о значении такого гносеологического показателя как научная обоснованность исследовательской цели, в которой не следует доминировать политико-идеологическим мотивам и (или) только эмпирическим данным.