– Меня удивило, что цель всей вашей жизни в руках у человека, которого вы назвали своей Немезидой.

– Моей Немезидой в том, что касается Монетного двора. В прочих областях у меня иные недруги, – напомнил Исаак.

– Это несущественно. Почему золото царя Соломона хранится не в Севилье, не в Ватикане, не в Запретном Городе Пекина? Почему оно во власти Джека-Монетчика – того самого, которого вы более всего хотели бы видеть на Тайбернском эшафоте?

– Потому что оно тяжелее обычного и тем ценно для фальшивомонетчика.

– Оно куда ценней для алхимика. Как по-вашему, известно ли это Джеку, и знает ли он, что вы, Исаак, алхимик?

– Он обычный проходимец.

– Скорее, весьма необычный, судя по тому, что вы рассказали.

– Уверяю вас, что он ничего не смыслит в алхимии.

– Я тоже. Тем не менее я понимаю, что вы хотите получить это золото!

– Какая разница? Ему известно, что я стремлюсь найти его и покарать, – довольно и того.

– Исаак, у вас есть обыкновение недооценивать ум всех тех, кто не вы. Возможно, Джек рассчитывает с помощью Соломонова золота заманить вас.

– Если мышь хочет заманить льва – что с того?

– Смотря куда она хочет его заманить. Что, если в ловчую яму с острыми кольями на дне?

– Не думаю, что ваша аналогия применима, хоть и благодарен вам за заботу. Давайте мы покончим со скучными разговорами о Джеке, покончив с Джеком!

– Вы сказали «мы»?

– Да! Поскольку здесь всего два человека, разумеется, я имею в виду вас и меня. Как мы делили комнату и трудились вместе на заре жизни, так будем действовать и сейчас, на её закате.

– Чем я могу помочь в задержании Джека-Монетчика?

– Вы прибыли из Америки с таинственной целью, проехали через Англию в обществе известного весовщика и, по слухам, предаётесь неким оккультным занятиям в Клеркенуэллском склепе.

– Отнюдь нет, разве что считать застройку областью чёрной магии.

– Если теперь вы представитесь лондонскому преступному миру в качестве весовщика, владеющего золотом из Америки…

– Я не имею желания представляться лондонскому преступному миру ни в каком качестве!

– Но если бы представились, вы могли бы установить связь с осведомителями Джека и воровским подпольем…

– Второй раз за сегодня я слышу слово «подполье» в таком смысле. Мне всегда казалось, что это род погреба.

– Оно и больше, и куда опаснее, – заметил Исаак.

– Я не намерен иметь с ним ничего общего.

– Если вы сегодня слышали это слово, то, надо понимать, уже сошлись с его представителями, – проговорил Исаак насмешливо, – что ничуть меня не удивляет, учитывая ваши последние знакомства.

Даниель молчал. Он не мог сказать Исааку, что беседует с людьми, упоминающими воровское подполье, – такими, как Питер Хокстон, – единственно из желания разыскать пропавшее наследие Гука.

Исаак решил, что ему просто нечем крыть. Будь у Даниеля время, он бы как-нибудь вышел из положения. Однако в дверь постучали. Чуть раньше хлопнула входная дверь: видимо, принесли записку, и слуга пришёл её передать, оборвав разговор в самый неудачный для Даниеля момент. А может, слуга караулил под дверью, чтобы постучать по некоему тайному сигналу Исаака: «Ловушка сработала, скорее прерви нас, иначе он вывернется!»

– Войдите! – сказал Исаак.

Вошёл слуга, тот самый, что провожал Даниеля в кабинет. В руках у него был лист дорогой бумаги с несколькими строками, написанными небрежной рукой знатной особы. Пока Исаак их расшифровывал и обменивался со слугой тихими невразумительными замечаниями, Даниель смог наконец мысленно подытожить разговор начиная со своих слов про гинею.

Чего он ждал? В лучшем случае холодности. Худший вариант рисовался так: Исаак, прознав, что он разыскивает наследие Гука и выполняет поручения Лейбница, вырвет ему сердце из груди, словно ацтекский жрец. Долгую дружескую беседу – если бы некий оракул предрёк её заранее – Даниель бы расценил как триумф. Что ж, возможно, это и впрямь триумф – только не его, а Ньютона. Вне зависимости от того, знает ли сэр Исаак о верности доктора Уотерхауза Гуку и Лейбницу, он решил держать бывшего приятеля под рукой и по мере надобности употреблять в дело.