– По-моему, как раз наоборот.

Я вдруг поняла, что обнимаю его за шею, прижимаясь щекой к груди. Охнула и сжалась, замерев. Исчезли все звуки, кроме стука его – или моего собственного? – сердца.

– Отпусти… пожалуйста, – прошептала я.

Родерик осторожно поставил меня на землю, поддержал за талию, давая возможность перевести дух, и убрал ладонь, едва я утвердилась на ногах.

– Спасибо, – пролепетала я.

Он улыбнулся, протягивая руку. Смирившись с неизбежным, я сняла с плеча ремень, позволила Родерику забрать мою сумку.

– Пойдем, – сказал он и двинулся прочь.

Пришлось идти следом, старательно изображая невозмутимость, даром что про себя я успела помянуть недобрым словом всю его родню, сколько бы ее ни было, до седьмого колена. Наглый, самовлюбленный, упрямый… Привык, что все будет по его, и плевать, что у людей могут быть другие планы! Себя, впрочем, тоже обругать не забыла: обычно я за словом в карман не лезу, да и врезать могу; как ни старались взрослые, углядеть за почти сотней разновозрастных детишек у них получалось далеко не всегда. А тут вдруг веду себя точно трепетная барышня какая-то, осталось только чувств лишиться.

Я сбилась с мысли, обнаружив, что Родерик свернул на соседнюю улицу. Пришлось схватить его за рукав.

– Университет там! – возмутилась я, указывая в сторону, откуда мы только что повернули.

– Да, – ничуть не смутился Родерик. – Погуляем немного.

Я – в который раз – лишилась дара речи от возмущения, а он, словно ничего не заметив, продолжал:

– Готов поспорить, за всю жизнь ты столицу толком и не видела. Посмотришь хоть, начнешь учиться – не до того будет.

Столицу я в самом деле не видела, можно считать, что и никогда, даром что здесь выросла, потому и не пошла прямиком в университет, а отправилась бродить по городу… себе на голову. Но дух противоречия, что вечно просыпался во мне не вовремя, заставил возмутиться:

– Я же не деревенщина какая!

Он рассмеялся, и мне снова стало неловко под его взглядом: так смотрят на котенка, который пытается взобраться по штанам. Вот сейчас наклонится, подхватит под пузико и почешет за ушком.

Да что за дурь в голову лезет!

Оказывается, он что-то говорил.

– Вряд ли вас из приюта выпускали гулять…

– Откуда ты знаешь, что я из приюта? – торопливо перебила я, лишь бы не думать всякие глупости.

– Ты не знаешь своих родственников. Значит, сирота. Но выросла не на улице. Уличная девчонка на твоем месте уже попыталась бы предложить, м-м-м… свои услуги…

Я не сразу поняла, о каких услугах он говорит, а когда поняла, вспыхнула и попыталась вырвать у него из рук сумку и уйти. Он отступил на полшага и сказал, словно не заметив:

– Или заманить в темный переулок и пырнуть в спину.

– Это всегда пожалуйста!

Родерик снова рассмеялся и снова не стал отвечать, продолжая свою мысль:

– Манера держаться и говорить. Ты росла в хорошем месте, где всерьез занимались твоим воспитанием. Но вряд ли в приемной семье: и имя бы дали попроще, и фамилия… Ты ведь сама ее придумала?

Глава 4

Я кивнула.

– Придумала. И очень удивилась, когда ты сказал про дальних родичей императора из другой страны.

Родерик улыбнулся.

– Я так и подумал. Конечно, порой и родные родители детям такие имена дают, что бедняги всю жизнь с ними маются, но в приюте вероятность такого выше. – Он осекся. – Извини, я вовсе не хотел сказать, будто у тебя плохое имя. Просто иностранное. Оно тебе очень идет.

Я фыркнула – и это про него я несколько минут назад думала, что сыплет комплиментами направо и налево? Слабовато получается при такой-то практике. Я честно попыталась состроить суровое лицо, чтобы показать: его лесть на меня не действует. Но Родерик снова улыбнулся, и я против собственной воли расплылась в ответной улыбке.