– Мы не ходим по таким местам! – поймал Амелес её взгляд и понимающе улыбнулся.

Таким образом Ганеша, Сиринга и Ахлис оказались перед фактом набитого до отказа молодой четы бара, который Сиринга тут же охарактеризовала, как вечер встреч её бывших одноклассников. Который совершенно вылетел у неё из головы и теперь воткнулся. Естественно, менее совершенно.

Свободными от плотного общения экс-школьников с трёх параллельных классов были лишь круглые плюшки табуретов у стойки. И Ганеша, укрепляя под стойкой слабый дух заказного пива нелегальным «Маккормиком», накануне купленным им для празднования успеха экспансии по обретению счастья, отвлечённо наблюдал за тем, как вокруг Сиринги, полилогом входящей в рефлексию школьных воспоминаний, постепенно собралось десятка полтора восхищённых школьных поклонников. Что выдавало в ней «Синдром Королевы» с её неуёмной жаждой покорять. И его парадоксальной фазой – быть покорённой, основанной на эффекте «Троянского коня». Но быстро поняв, что все они для неё – пройденный этап, Ганеша закрыл чувство ревности в погреб небытия и вербально предоставил Сиринге свободу самой форматировать программу действа. Осознавая, что тем только выиграет, подчеркнув доверие к ней и отличием от её возможных «бывших», вынужденных из-за тирании ревности постоянно навязывать ей диктат поведения.

Заметив краем глаза, что Сиринге хочется танцевать, и опасаясь выделений огорчения по поводу того, что сам он давно уже был чужд подобного рода культмассовых мероприятий, Ганеша попросил исполнить этот обряд Леона. С которым пару минут назад его познакомил один из друзей Сиринги, официально представив того, как своего лучшего друга.

Визуально Леон почти не уступал ему, и Ганеша решил, что ей будет приятно с ним пообщаться.

– Леон, потанцуй с Сирингой. – попросил Ганеша, пока Сиринга общалась с группой окруживших её восхищением одноклассников. – А то я не умею.

– Что? Правда, можно? – обрадовался тот, не веря, что сможет дотронуться до святыни.

И войдя в сферу её сияния, Леон галантно пригласил Сирингу на танцевальное слияние.

Если бы у него был не «Галант», а «Делика», он, конечно же, был бы более деликатен.

– Можно, я потанцую? – подошла Сиринга к Ганеше.

– Конечно, танцуй, – милостиво отпустил он ей грех.

Леон танцевал очень даже неплохо. И за парящей в пируэтах парой приятно было наблюдать, вкрадчиво потягивая «ерш» с искрой воображения, высверкивающей, как бы он сам, должно быть, корчился б на месте Леона, не окажись того под рукой провидения.

Расстались они опрятно улыбаясь друг дружке. Так что Ганеша даже позавидовал в этот момент Леону. Но зависть частично была погашена улыбкой Сиринги, в которой просвечивала и таяла воском благодарность за оргию (сокр. от – «организацию»).

Но чтобы добить ся об зависть, он спросил Сирингу:

– Ты научишь меня танцевать?

– Конечно, научу! – подлетела та на волне эйфории. Но упала в любопытство. И улыбка не сходила с пораженного эдакой проказницей лица, а напротив – заходилось смехом. – Ты на меня смотришь так загадочно, будто бы знаешь обо мне что-то, чего я и сама о себе не знаю.

– Я знаю о тебе абсолютно всё! – самодовольно заявил Ганеша.

– Уже? И кто же меня сдал? – и избирательно огляделась вокруг, подозрительно сканируя тех, с кем он общался, пока она танцевала.

– Я вижу тебя всю целиком, – усмехнулся Ганеша над её бытовым контекстом, – а не только твою заднюю часть.

– Заднюю? – ещё сильней удивилась Сиринга, поправив короткую шерстяную юбку.

– Твоё прошлое, – усмехнулся Ганеша над тем, как низко для неё это прозвучало. – Да и ты знаешь из этого только то, кем ты всё это время хотела бы себя видеть. Корчась ради этого перед другими, как Чарли Чаплин. А не то цветное кино, которое действительно с тобой происходило.