Вот в таком состоянии они меня и взяли. Тепленького, как говорится.

Обычно я летаю бизнесом и прошу, чтобы со мной рядом никого не сажали. По возможности, конечно. В этот раз желание с возможностью не совпали. Место рядом со мной было занято, да и вообще салон был под завязку. Вздохнув, я протиснулся мимо соседа и плюхнулся в кресло.

– Добрый день.

– Здравствуйте.

Вежливый такой мужчина лет пятидесяти, лоб открыт, кожа немного смуглая, но черты лица вполне славянские. Ну что ж, мне с ним детей не крестить, как говорится.

– Вы позволите полюбопытствовать? – кивнул он на кипу газет и журналов, которую я выудил из сумки.

– Да они недельной давности, не успел просмотреть, когда сюда летел.

– Это ничего. А то я совсем без чтива. Если ничего не читать, то тянет поговорить, а это ведь не очень вежливо, не правда ли? Меня, кстати, Николаем зовут.

– Кирилл, очень приятно. А вы, часом, не дипломат?

– С чего это вы?

– Да так, слишком издалека заходите. Я протянул ему несколько газет и пристегнулся ремнем. Самолет уже выруливал на взлетку.

Меня что-то сморило в сон, я задремал. Есть у меня такая привычка – никогда не бороться со сном. Даже когда за рулем еду. Как прижмет, останавливаюсь, блокирую двери и сплю. Причем надо-то мне всего от пяти минут до получаса, и всё, опять бодр и весел. Так было и сейчас. Закрыл глазки и отчалил в заоблачные дали. Впрочем, через полчаса проснулся и принялся за обед.

– А почему все-таки вы решили, что я дипломат? Я вот читал, пока вы спали, а сам всё об этом думал. И знаете почему? С юношества мечтал быть дипломатом. Из кожи лез, языки учил, в МГИМО поступал три раза.

– Поступили?

– Поступил.

– И что, выгнали за пьянство и прогулы?

– Отчего же. Закончил, работал потом и за границей, и в стране. Но дипломатом так и не стал.

– Так вы чекист. Ну, это одно и то же.

Николай удивленно поднял брови и уставился на меня.

– С чего это вы взяли?

– А чего тут стесняться? Все профессии важны, все профессии нужны. Или вы мне сейчас расскажете, что вы после МГИМО пошли инженером в НИИ работать? Мне-то, собственно, фиолетово, минут через сорок посадка.

– Да, посадка. Неприятное какое-то слово, двусмысленное.

Я повернулся в сторону собеседника, достал диктофон, демонстративно нажал кнопку записи и отчетливо, буквально по словам произнес:

– Уважаемый Николай, или как вас там? Я гражданин Российской Федерации, нахожусь на воздушном судне своей страны. На данное транспортное средство распространяется понятие экстерриториальности. Здесь действуют законы России, в частности презумпция невиновности, свобода слова и прочие свободы и права, подробно описанные в Конституции, налоговом, административном и других кодексах. Всё, что вы сейчас будете говорить, будет записано мною на диктофон и при необходимости явится показаниями для суда в качестве подтверждения ваших несанкционированных действий и попытки давления на гражданина РФ. Вам всё понятно?

Сказав это, отвернулся к окну. За спиной раздалось ворчание Николая.

– Ученые какие все стали, запишет он. Да плевал я на все эти записи. Вот прилетим, сядем в машину, до нас доедем, вот тогда и поговорим. А то, вишь, че, кнопочки нажимает.

Николай не переставал ворчать, все больше и больше употребляя простонародных выражений.

– Вот помню, в тридцать восьмом мне тоже такой попался орел. Все про мировую революцию говорил, запутать пытался. А я ему как врезал в лобешник, а пока в себя приходил, и закатал его за мировой сионизм по пятьдесят восьмой бис. И поехал револьюционэр хренов. И на тебя тоже управу найдем, ишь ты.

Тянуть с этим спектаклем было бессмысленно. Если бы у меня были проблемы, давно бы уже на допросе сидел. На вербовку это не похоже. Были уже заезды, я открутился тогда, и это наверняка у них в файлах проходит. Стало быть, вопрос деликатного свойства. Я уже не мог сдерживать смех, повернулся к соседу и сказал: