В каптерке ему вручили обязательную робу установленного образца, выдали матрац, постельные принадлежности, миску, ложку. Затем его отвели в камеру.

Камера была довольно просторная. Стены оштукатурены и выкрашены в светло-серый цвет. Деревянный темно-коричневый пол. Большое зарешеченное окно, занавески. Вдоль стен шконки в один ярус. И что здорово, здесь не было жуткого тюремного смрада.

В камерах на взросляке обстановка куда хреновей. Там и ремонта нет, и шконки в два-три яруса, вонь, гвалт. А тут – тишина и на первый взгляд полный порядок. Но если верить бывалым зэкам, то уж лучше попасть в хату к взрослым арестантам.

Впрочем, ничего страшного для себя Серега не замечал. Шконку в дальнем углу возле окна занимал плотного сложения скуластый паренек лет шестнадцати. Судя по всему, паханчик. Серега мысленно примерился к нему. И решил, что сумеет справиться с ним в драке.

Но паренек был не один. Три шконки поближе к нему держали такие же крепкие на вид вьюноши. Шестнадцать-семнадцать лет, не больше. Четыре шконки поближе к выходу занимали простачки – пацанчики, явно не пользующиеся авторитетом.

На койке у самой параши сидел мягкотелый паренек в идиотском красном чепчике на голове. Едва за Серегой закрылась дверь, он сполз на пол и закатился под шконку. Это петух. А если таковой на хате имеется, значит, беспредел здесь в чести.

Две койки были свободными. На одну Серега положил глаз. Но располагаться он не спешил. Он поздоровался для приличия и застыл в ожидании.

Скуластый крепыш смотрел на него угрюмо, исподлобья. И не просто смотрел, а буравил его колючим взглядом. Как будто на прочность проверял. Серега выдержал его взгляд. И даже сам поднажал – паханчик отвел от него глаза. Но по-прежнему продолжал смотреть в его сторону.

– Ну и кто к нам пожаловал? – кисло спросил он.

– Серега Кирсанов. Статья сто пятьдесят восьмая...

– А-а, на лайбе решил погонять, да?

– Ага, что-то вроде того. Только, как видишь, не туда заехал...

– Не понял, а чем тебе не нравится наш гараж? – встрепенулся паренек. – Почему не нравится? Нравится. Я правильный пацан, и мне на кичу заехать не в облом. Тем более что у меня прописка здесь есть...

– Прописка? Ты че, уже бывал здесь? И кто тебя прописывал?

– А сам кум меня прописывал, понял?

– Кум?! Я не понял, ты че, на кума козлишь?

– За базаром следи, да... Я в этой тюрьме родился, понял? Меня мама здесь родила. Так что у меня по жизни на тюрьме прописка...

Серега врал напропалую. Это Шорох в свое время протолкнул ему такую мульку насчет мамы-арестантки. Тут главное – держаться уверенно и всем видом показывать, что ты не чмырь какой-то. Лажа может вскрыться. Тогда все поймут, что ты прогнал фуфло. Но если к этому времени тебя примут за крутого, твой базар будет воспринят как хохма. Мало того, тебе в актив капнет дополнительное очко. А вот если дашь слабину – влет заклюют. И уже твое очко пойдет гулять с активными пацанами, а сам ты станешь пассивным. Такого исхода Серега для себя не желал. Он не знал, есть ли жизнь на Марсе. Но был на все сто уверен, что в петушином углу жизни нет. Во всяком случае – для него.

– Круто! – завистливо протянул паханчик. И с оскоминой на лице спросил: – А кум-то здесь при чем?

– А он просил мою маму меня обратно родить, – прикалывался Серега. – Она-то была не против, да меня обратно хрен засунешь. А кум, козляра, давай меня туды впихивать. Я ни в какую. Короче, обломался кум. А у меня на макушке после этой канители пятно осталось...

На голове у него в самом деле было родимое пятно. Правда, к «обратным» родам оно не имело никакого отношения.