Понимая, что не ответить на вопрос нельзя, но и ответить на него не получится по объективным причинам, я решила пойти на хитрость: открыла рот, будто собираюсь что-то сказать, выдавила из себя пару хрипловатых бессвязных звуков, после чего скривилась якобы от боли и начала надсадно кашлять. Чужая прохладная ладонь тут же легла мне на грудь, и мужчина в зелёном что-то сказал мягким, успокаивающим тоном. Я продолжила кашлять, одновременно метнув быстрый взгляд на своего надзирателя. Мне показалось, или он обрадовался этому небольшому представлению?

Некоторое время мужчины негромко о чём-то переговаривались. При этом рука незнакомца в зелёном продолжала мирно покоиться на моей груди, от чего я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Наконец, придя к какому-то соглашению, нежданный гость вновь повернулся ко мне и что-то ласково сказал, после чего наклонился и мягко коснулся губами макушки. Я вымучила из себя в ответ некое подобие улыбки.

После того как за незнакомцем закрылась дверь, я перевела на своего надзирателя внимательный взгляд. Я была уверена: он очень не хотел, чтобы визитёр узнал, что я изъясняюсь на совершенно ином языке.

Несколько томительных секунд мы сверлили друг друга пристальными взглядами. Затем с тонких губ сорвался обречённый вздох. Приблизившись к постели, мужчина привычно придал мне вертикальное положение, прислонив спиной к изголовью кровати и подложив под поясницу небольшую подушку. Сам же он сел на постель рядом со мной и уверенно снял перчатки. Практически сразу его правая ладонь начала испускать слабое голубоватое свечение, на которое я уставилась, как на восьмое чудо света.

«Это ещё что за чертовщина?» – мелькнула у меня в голове испуганная мысль. Видимо та пара раз, когда мне казалось, что я видела некое свечение, исходящее от его рук, была не галлюцинациями и не обманом зрения. Да это же самая настоящая магия!

Когда мой надзиратель протянул свою сверкающую ладонь ко мне, я резко дёрнула головой в сторону – единственный доступный мне способ выразить своё несогласие с его действиями. Нахмурившись, мужчина уверенно положил вторую руку мне на шею, не давая возможности пошевелиться, после чего его сияющая ладонь легла мне на лоб.

Перед моими глазами, точно кадры кинофильма, начали мелькать картинки.

Я стояла посреди просторного зала, все стены которого были увешаны тёмно-зелёными гобеленами с весьма странным узором, состоящим из хаотично расположенных вертикальных и горизонтальных линий и точек. Передо мной на небольшом возвышении, на широком каменном стуле, внешне весьма напоминающем трон, восседал тот самый мужчина в зелёном ханьфу, что только что навещал меня. Он негромко заговорил, и хотя ни одного его слова не было мне понятно, я почувствовала заинтересованность. Мой рот сам собой открылся, и из него вылетели слова, значение которых я не знала, да и голос принадлежал явно не мне, а моему надзирателю – несмотря на его немногословность, я слышала его речь достаточное количество раз, чтобы суметь узнать.

Картинка внезапно сменилась. Я сидела на невысокой табуретке возле постели и смотрела на неимоверно тощее детское тельце перед собой. Тревога ледяной рукой сжала моё сердце. Сняв перчатку, я обхватила запястье девочки: моя собственная ладонь засветилась бледно-голубым. Спустя мгновение сердце кольнуло острым разочарованием. Тревога лишь усилилась.

Картина вновь сменилась. За окном – глубокая ночь. Я сидела за столом и разбирала какие-то книги, все страницы которых были исписаны вертикальными и горизонтальными палочками с точками – по-видимому, разновидность местной письменности. Сердце бешено колотилось в груди от страха. Повернув голову, я бросила взгляд на девочку на кровати: её кожа приобрела нездоровый серовато-зеленоватый оттенок, глаза и щёки окончательно запали, и если бы не грудь, медленно поднимавшаяся и опускавшаяся под одеялом, ребёнка вполне можно было принять за труп. Я ощутила, как чувство собственного бессилия затопило сознание, а затем его внезапно сменила отчаянная решимость. Отложив в сторону все книги на столе, я вытащила из-за пазухи ханьфу свиток, перевязанный чёрной лентой. Страх ядовитой змеёй свился в груди. Дрожащими руками я сняла ленту и очень внимательно изучила содержимое свитка. И снова страх, природу которого я не могла понять – видимо, потому что он принадлежал человеку, чьими глазами я смотрела в этот момент на мир.