Тяжело вздохнув, я сложила руки на груди, изображая «летучую мышь», и слегка наклонилась вперёд:

– Я приношу свои извинения, – проговорила я клише-фразу, принятую здесь.

– Нет нужды, – последовал не менее клишированный ответ, произнесённый безжизненным голосом.

Я по привычке дёрнула головой, но остановила себя на середине этого непроизвольного жеста, после чего вскинула правую руку в жесте «нет», старательно придав руке нужное положение.

– Есть нужда, – возразила я. – Я… – мне, как всегда, не хватило слов, чтобы выразить всю глубину своего сожаления, поэтому я взяла мужчину за руку, понукая его установить ментальный контакт, чтобы я могла просто передать ему свои эмоции напрямую.

– Нет, – последовал категоричный ответ. Кровать тихо скрипнула под весом Чатьена Васта, когда он опустился на край совсем близко ко мне, чего раньше никогда не делал, предпочитая сохранять между нами социально приемлемую дистанцию. – Ненавидь меня, но говори со мной. Говори неправильно. Я буду исправлять. Я помогу.

– Я знаю, – я вцепилась мёртвой хваткой в широкий рукав ханьфу лекаря. – Я не хотела обидеть вас.

Чатьен Васт тут же исправил последнюю фразу, и я тяжело вздохнула: вот в этом и была, в общем-то, проблема. Время шло, а у меня складывалось такое ощущение, будто я стою на месте. Это убивало.

– Я устала, – призналась я. – Ничего не получается.

– Ложь, – возразил Васт. – У тебя всё получается. Ты несправедлива к себе. Дай себе ещё время.

Я недовольно скривилась.

– А оно есть? – я прямо посмотрела в спокойные карие глаза напротив. – Нельзя прятаться вечно.

– Нельзя, – согласился лекарь. – В этом нет нужды. Но и спешки нет. Продолжай заниматься.

Очередной тяжкий вздох сорвался с моих губ. Взгляд вновь сам собой вернулся к следам моих зубов на чужой руке.

– Я сожалею, – кивнув на рану, повторила я, затем вновь склонилась в просьбе прощения: – Я приношу свои извинения.

Руки лекаря привычно легли на мои локти, слегка приподнимая их вверх, корректируя позу.

– Я принимаю твои извинения, – отозвался мужчина фразой, которую я так хотела услышать, но которую по правилам нельзя было произносить в ответ на извинения. – Продолжай заниматься.

До позднего вечера Васт был занят какими-то своими делами в соседней комнате, примыкающей к моей. Я же посвятила время попыткам растормошить собственные вялые нижние конечности: я поставила перед собой цель встать на ноги и дойти до окна, чтобы увидеть что-то, кроме опостылевших четырёх стен. После нескольких часов экзекуции встать мне всё-таки удалось. Правда на этом успех и закончился: продержавшись на ногах от силы секунды три, я навзничь плюхнулась на пол, разразившись истеричным смехом. На шум, естественно, сразу же явился Чатьен Васт.

– Что случилось? – насторожено спросил он, застав меня разлёгшейся на полу.

– Не хочу лежать, – объяснила я. – Хочу на улицу.

– Нельзя, – последовал привычный ответ.

– Я знаю, – горько усмехнувшись, отозвалась я, после чего с тоской посмотрела в сторону окна. Лекарь проследил направление моего взгляда, после чего нагнулся, осторожно подхватил меня под колени и спину, но вместо того, чтобы вернуть на кровать, подошёл вместе со мной к окну.

Прямо перед окном росло огромное раскидистое дерево, покрытое мелкими бледно-жёлтыми цветками, напоминавшими цветы вишни. Мимо него шли несколько дорожек, выложенных камнями. Между дорожками ровным ковров зеленела трава. Подняв голову, я увидела кристально чистое небо, окрашенное багрянцем заходящего солнца.

«Как красиво», – восторженно подумала я, удобней устраивая голову на крепком плече своего лекаря.