Когда охранник закончил, он произнес:

– Думаешь, ты кто, а? Ты заключенная номер двести сорок пять, вот ты кто. Тюремный блок Б. Вот ты кто. И больше ничего.

– Да, вот я кто, – сказала Мейс.

Поправляя одежду, она молилась о неоперабельном раке легких Пивного Пуза. Сильнее всего ей хотелось вытащить пистолет и разбрызгать его мозги – если у него в башке есть хоть что-то – по этим серым стенам.

В душе Мейс крепко растерлась мочалкой и быстро ополоснулась. Здесь быстро приучаешься к такому мытью. Она пережила свое посвящение, не проведя в тюрьме и двух дней. Той женщине Мейс расквасила нос. Тот факт, что она избежала одиночки и ни к кому не прилипла, не завоевал ей любви других заключенных. На нее просто повесили этикетку «привилегированная сучка», и это оказалось немногим лучше, чем попасть в место, где всё – на что ты имеешь право и на что не имеешь – определяет смотрящий камеры. Мейс продержалась почти два года, но сама толком не понимала как.

Она торопилась, каждая минута сейчас была драгоценной. Мейс отсчитывала оставшееся до свободы время, предвкушая и опасаясь, потому что по эту сторону стены гарантию давали только на страдания.

Через несколько минут Мейс с еще влажными волосами отстояла очередь к раздаче и получила свою порцию еды, такой дрянной и жирной, что в любом другом месте – за исключением, возможно, школьных столовых и эконом-класса авиакомпаний – ее сочли бы несъедобной. Женщина пихала в себя эту дрянь, пока не утих голод, потом встала и пошла выбросить остатки. Она шла мимо одного из столов, когда из-под него резко высунулась нога размером с телячью. Мейс запнулась и упала, поднос отлетел в сторону, разбрызгивая по полу славную коричнево-зеленую жижу.

Охранники на периметре напряглись. Хуанита, заключенная, подставившая Мейс ногу, смотрела, как та поднимается с пола.

– Ты – неуклюжая сучка, – заявила Хуанита и обернулась к своей банде, сидящей вокруг «королевы улья». – Неуклюжая сучка, верно?

Все женщины тут же подтвердили, что такую неуклюжую сучку не сразу и отыщешь.

У Хуаниты – две с половиной сотни фунтов на шестифутовом каркасе – бедра размером и формой напоминали брызговики фуры. В Мейс было полтораста фунтов при росте пять и шесть[3]. Снаружи Хуанита была мягкой, бесформенной; Мейс – жесткой, как те стальные двери, за которыми запирают здесь всех плохих девчонок. Однако Хуанита все еще могла сломать ее. Она присела сюда после удачной сделки – признания себя виновной в убийстве второй степени, где фигурировали монтировка, зажигалка и много бензина.

Поговаривали, что здесь ей нравится намного больше, чем там, снаружи. Здесь Хуанита была «королевой улья». Там – еще одной жирной телкой без школьного диплома, из которой можно выбить все дерьмо, отправить возить наркоту и оружие или попросту сделать ребенка, а потом бросить. Во внешнем мире Мейс сталкивалась с тысячью таких Хуанит. Они были обречены с того момента, как впервые увидели свет.

Это неплохо объясняло, почему Хуанита здесь регулярно слетала с катушек, добавив к своему первоначальному сроку еще двенадцать лет за пару нападений при отягчающих обстоятельствах и хранение оружия и наркотиков. При таких раскладах она вполне могла остаться за решеткой до тех пор, пока ее тушу не зароют на кладбище для бедняков. Жир и кости сгниют, и никто никогда о ней не вспомнит.

Но пока Хуанита жива, терять ей нечего, и именно это делало ее настолько опасной, поскольку полностью вырезало из ее мозгов все социальные ограничители. Единственный фактор, но он обращал мягкую плоть в титан. Сколько бы кругов или повторов ни делала Мейс, ей все равно не сравниться с Хуанитой. Мейс все еще испытывала жалость, еще помнила о сопереживании; Хуанита напрочь забыла об этих чувствах, если вообще когда-либо знала их.