– Вера – неотъемлемое свойство нашей практики, – изрек доктор А. – Вера в то, что я знаю тебя лучше, чем ты знаешь себя.

Мне не хотелось верить доктору А по необходимости, но я испытывала некое облегчение, вверяя себя ему. Облегчение я испытывала и оттого, что на все получала разрешение; точно такое же облегчение я испытывала, зная, что в жизни мне не придется выбирать некоторые маршруты.

Как-то я ему сообщила, что хочу стать, как и он, врачом, а он только посмеялся надо мной.

– Чтобы стать врачом, – отметил он, – требуется определенный склад личности, а у тебя, при всем уважении, такого склада нет, но ведь ты и так отдаешь себе в этом отчет, правда? Например, – продолжал он, – мне сделали инъекцию, после которой мое сердце на десять секунд остановилось. Это часть моего обучения. Так что, технически говоря, я мог умереть, а потом снова вернуться к жизни.

– Чтобы вы могли ощущать свое превосходство над нами? – поинтересовалась я.

– Вообще-то, чтобы я мог понимать происходящее и помогать вам, – ответил он.

Редкий случай близости в процессе взаимодействия, имеющего целью достичь такой близости. Доктор А знал, в чем заключается моя слабость, что меня одновременно влекло к нему и отталкивало, когда он впускал меня в душу. Но я не могла ему сопротивляться.

– И что же вы там увидели? – спросила я.

– Ничего. Я словно попал в комнату с зашторенными окнами. И этого я никогда не смогу забыть. Лучше тебе в ту комнату не попадать.

– Но что, если я уже в той комнате?

По-моему, это замечание вызвало у него улыбку, но его рыжеватые усы в тот день были длиннее обычного и прикрывали рот, так что я не поняла, улыбнулся он или нет. Но вид у него был утомленный. Со стороны трудно было определить возраст доктора А, но тогда мне казалось, что ему лет сорок пять. А в следующий мой визит к нему он выглядел иначе. Иногда я сидела в машине и дожидалась, когда он выйдет из клиники, но я видела массу выходящих из дверей сотрудников, а его среди них никогда не было, даже когда становилось совсем темно.

Мы с Р быстро выработали график встреч. Когда я приезжала в его район на электричке или на своей машине, мы занимались сексом в его чистенькой скромной квартирке, после чего шли в ресторанчик неподалеку, где заказывали яичницу или пасту. В лифте мы не разговаривали, но изредка поглядывали друг на друга, даже обменивались улыбками, а иногда в лифте оказывался мужчина, сосед Р, и тот с ним здоровался, и мне нравилось, как звучал его голос, когда он обращался не ко мне. У меня в такие моменты создавалось впечатление, что я подслушиваю чужой телефонный разговор или читаю чужие письма. Я уже поняла, что не стану частью его мира, и смирилась с этим. Всякий раз Р щелкал суставами пальцев и, глядя в зеркальную стенку лифта, поправлял воротник. А я размышляла о том, как такие мелкие жесты постепенно, сами собой, способствуют возникновению между людьми душевной близости, хотят они того или нет. Я глядела на свое отражение. Рядом мы смотрелись очень неплохо. В ресторанчике мы ели с такой жадностью, словно многие годы жили впроголодь, и наши колени иногда соприкасались под шатким деревянным столиком.

Довольно скоро он стал относиться ко мне с меньшей обходительностью. Например, больше не заводил разговоров о презервативе. Меня это даже немного коробило, хотя в этом и состоял мой план. Было бы здорово, если бы он хотя бы притворялся, будто любит меня, даже когда он, тяжело дыша, говорил мне в постели, что я похотливая потаскуха. А я только стонала в ответ: «Еще! Еще!» Лозунг моей жизни. Я, когда хотела, могла быть очень милой.