– Это… мне?

Ваня слегка покраснел.

– Ты была такая грустная… а мама, когда ты грустная, всегда варенье открывает.

И правда. А Таня не замечала этого раньше. Зато Ваня заметил.

– Ладно, – сказал она бодро. – Давай пить чай. Я сейчас хлеб нарежу для бутербродов.

– Скорей бы мама пришла, – сказал Ваня, грызя печенье. – С мамой можно петь песни «кто громче» или в настольный хоккей поиграть.

– А давай я с тобой поиграю? – предложила Таня.

Ей вдруг стало обидно, что с мамой интересно, а с ней нет. – Ты? – удивился Ваня.

– А что такого? Вот возьму и выиграю!

– А я и одной рукой хорошо играю! – похвалился Ваня.

– А вот сейчас и увидим!

Светик: мама пришла?

ТТ: да

Светик: ты скоро выйдешь?

ТТ: пока не могу

Светик:?

ТТ: я в хоккей проиграла, надо отыгрываться

Светик: Наказанию проиграла?

ТТ: Ваня – не наказание. Он – мой брат.

Этот небольшой зал видел много разных музыкальных конкурсов. И сегодняшний – лишь один из череды. И волею случая устроившиеся рядом, в соседних, истертых от времени бархатных креслах, два человека тоже были одними из многих. Однако развернувшаяся между ними словесная баталия стала для этих стен сюрпризом.

Впрочем, начиналось все довольно мирно. Оба внимательно наблюдали за сменявшими друг друга на сцене юными пианистами. В кресле слева сидел очень немолодой, но державшийся весьма бодро мужчина. Остатки его волос были абсолютно седы, крупные руки с выступающими венами покоились на рукояти трости, а на носу поблескивали очки в толстой оправе. Дама справа немного уступала соседу в возрасте, явно следила за собой и сейчас сидела, очень прямо держа спину и благоухая парфюмом, помадой и лаком для волос. Лишь пальцы, то и дело поправляющие камею у горла, выдавали волнение.

Со сцены звучала классика фортепианных конкурсов – «К Элизе». Пожилой мужчина внимательно следил за мальчиком, который был едва заметен на фоне рояля. Не сводил взгляда и чуть заметно кивал в такт.

– Ну, ребенок явно не понимает, о чем он играет, – вынесла вердикт дама с камеей, лишь только смолки звуки бетховенской музыки и последовавшие за ними аплодисменты. Мальчик на сцене между тем слез с табурета, чинно поклонился и быстро скрылся за кулисы.

Ее сосед по креслу проводил детскую фигуру взглядом, полным любви и гордости, и только тогда соизволил вступить в диалог.

– Мой внук отлично понимает, о чем играет. Я подробно разбирал с ним это произведение.

– В таком возрасте невозможно понять, что играют любовь! – фыркнула Ида Ивановна.

– А вот и можно! – запальчиво не согласился Михаил Львович.

– Вы думаете, он знает, кто такая Элиза? – женщина сузила глаза.

– А он и не про нее играет!

– А про кого же? – насмешливо уточнила Ида Ивановна.

– Про девочку с синим бантом! – победно провозгласил Михаил Львович.

– Прямо-таки с синим бантом? Соседка по парте?

– Муза.

На это Ида Ивановна не нашла, чем парировать, и некоторое время они молча слушали следующего конкурсанта. А потом женщина все-таки не утерпела и решила высказать все:

– У вашего внука левая рука сильно опаздывает. Поработайте над этим элементом – это я вам как педагог с сорокалетним стажем говорю.

– В этом возрасте полностью равных рук не бывает. Это я вам как пианист с шестидесятилетним стажем говорю.

– А вот у моего внука на обеих руках пальцы сильные, – Ида Ивановна подняла подбородок еще выше. – Он, знаете ли, в теннис играет.

– Как фамилия у вашего внука? – невозмутимо поинтересовался Михаил Львович.

– Ванечка Тобольцев, – гордо ответила женщина.

– Это тот, который Паганини двумя пальцами исполнял и сбился раз пять? У меня дочь в Большом театре первая скрипка, я ЗНАЮ, как звучит Паганини. Пусть ваш мальчик и дальше играет в теннис. Музыка – явно не его.