– Там же дышать нечем. Как мы петь будем? – спросила «падавшая в обморок» на первой экскурсии в виварий Алла.

– Девочки, мы возьмём с собой допинг, – заверил нас неугомонный Борис, – а на стрёме поставим Веньку Пирогова.

Трепеща всеми фибрами души, мы спустились в подвал. Крыс и правда было чуть-чуть поменьше, но они точно так же пялились на нас своими красными глазами и свешивали отовсюду длинные голые хвосты.

– Нет, это невозможно, – заорала Ольга и рванула было к выходу, но стоявший на стрёме Пирогов быстро вытащил из кармана бутылку плодово-ягодного вина местного разлива, которое называлось «Черноплодная рябина», а Борька тут же запел на мотив песни «Чернобровая дивчина»:

Черноплодная рябина,

Моя светлая кручина.

У меня на сердце рана,

Я налью вам полстакана.

Венька налил густое тёмное вино, похожее на компот, в пластиковый стаканчик и скомандовал Ольге:

– Пей, легче будет!

Та от неожиданности тяпнула эти самые полстакана и замолчала.

– Девочки, последуем примеру подруги, – обрадовался Борис и стал выдавать всем пластиковые стаканы.

Все проглотили свою порцию отвратительной черноплодки и стали прикидывать, где бы расположиться подальше от клеток, чтобы петь, не видя эти ужасные морды. Однако, единственный стол со стульями стоял как раз посредине вивария, хорошо хоть не совсем вплотную к клеткам.

Мы уселись на стулья, осторожно оглядываясь, не тянутся ли к нам лапки ненавистных созданий. Боря начал наигрывать наш постоянный репертуар, и крысы притихли, как будто прислушиваясь. Мы задушенными голосами затянули «Надежду – наш компас земной».

– Нет, так не пойдёт! Допинга маловато, – констатировал Боря, – Венька, сбегай в ларёк за углом, принеси ещё чего-нибудь.

Пирогова уговаривать не пришлось, за возбуждающим средством он готов был бежать куда угодно и когда угодно. Борис всыпал ему в горсть кучу мелочи из кармана и закрыл за ним дверь. Не успели мы пропеть про «Наш адрес – Советский Союз», как Пирогов вернулся почему-то с портфелем. Из карманов своего единственного светло-серого пиджака он стал вываливать на стол куски жареной курицы и жирные беляши без пакетов и даже не обёрнутые бумагой.

– Ты что, крысы же услышат запах и разозлятся, – застонала Ольга.

– И вообще чего это ты всё вывалил на грязный стол? – сделала разумное замечание староста, подкладывая под курицу тетрадь по философии.

– Венька, а пиджак-то не испортил, – пропищала ещё одна наша самая тихая подруга Ирка.

– Да ну вас, девки, вы лучше спросите, как я бежал от декана, – заржал Венька.

А Борька возмутился:

– Ты нам зубы не заговаривай. Бежал, значит убежал. А где главное, Пирогов?

– Главное я берёг, как зеницу ока, поэтому и заныкал в надёжном месте.

Он открыл портфель и вытянул из его недр засунутые под тетрадки две бутылки ещё одного произведения местных виноделов под названием «Солнцедар». Боря тут же радостно сымпровизировал на гитаре «Червону руту» и запел:

Ты признайся мене,

Зачем рубль украла?

Я весь месяц копил

На стакан «Солнцедара».

Потом мы дружно квакнули культовый «Солнцедар» и запели с несколько большим воодушевлением, не рискуя закусывать брошенными на стол вивария беляшами, которые с аппетитом уминал вечно голодный обитатель общежития Веня Пирогов. Сидящие вокруг крысы внимательно слушали наш концерт, и нам было уже почти приятно, что у нас есть первые слушатели.

Появившийся лаборант сказал, что пора закругляться, ему, мол, надо запирать виварий. Тогда Боря предложил:

– Ну, напоследок. «За того парня». Песня исполняется стоя.

И мы дружно встали и, слегка покачиваясь от принятого допинга, под аккомпанемент Борькиной гитары торжественно, со слезой в голосе и на глазах, исполнили песню от начала до конца, трижды повторив припев.