Усевшись на стул возле порога, Нина сбросила туфли, которые порядком надавили ей ноги, поменяла платье на лёгкий домашний халат и, подойдя к чайнику, включила его.

– Чо делать-то? А? Что ты молчишь? Как с этой свадьбой быть? Ни в какую она, заладила: у нас будем гулять – и всё.

– Но у них же изба бравая, большая. Да и пусть у них. Мы свой вклад внесём, вина купим, мяса привезём, чо там ещё полагается? Платье невесте, кольца? – попытался примирить жену с ситуацией Николай. – Зал у нас крошечный, даже если кровать вынесем, там два стола всего и вместится. Может, оно и лучше будет, если всё-таки у них?

– Ни-ког-да! Тогда свадьбы не будет!

– Ну што ты удумала? Вы, две дурочки, ладу дать не можете, а дети окажутся виноватые! Голову тебе проверить надо, – психанул и Николай.

Нина, взявшая буханку, чтобы нарезать его в тарелку, окончательно выйдя из себя, вдруг запустила в него этим хлебом:

– Трус!

– Хлеб-то! Хлеб при чём? – даже задохнулся Николай. Вспомнилось, как берегли с дедом каждый кусочек. – Дура, тебя б дед за это так вожжами отхлестал, на всю жизнь бы запомнила. – Нагнулся, поднял хлеб, бережно обмахнув рукой, положил на стол.

Жена обессиленно рухнула на стул и заревела. Потом ушла в зал, легла на кровать и утихла.

Выкатив за ворота старенький «Урал», Николай поехал к конторе. Заделье было: нужно было договориться о времени поездки на участок утром следующего дня. Да и насчёт мяса к свадьбе переговорить там же с кладовщиком и начальником участка.

Вернулся через часок. За разговорами с мужиками, шутками о предстоящей свадьбе обзабылся о семейных распрях и, распахнувши ворота, въехал на середину двора с привычной улыбкой.

Заглушив мотоцикл, подался в дом и неожиданно услышал всхлипывания жены. Она сидела на высоком пороге дома. Закутав руку, как ребёнка, прижала её к груди и, баюкая, причитала:

– Чо делаетца-то? Чо делаетца…

– Што случилось? Обварилась? А? – бросился к ней Николай.

– Я вроде руку сломала, Колька-аа-а, – ещё горше заревела она.

Перепугавшись, Николай присел возле неё, аккуратно распеленал руку. Так и есть: неестественный изгиб и отёк руки ниже локтя не оставляли сомнений: рука сломана.

– Как же тебя, Нин, угораздило? – расстроился он. Жалко её было, дурёху. Сама себя довела с этой свадьбой до беспамятства.

– Как, как… На ровном месте запнулась на кухне, Бог твой меня, видать, наказал.

– Чо он мой-то? – Оба они знали, что бабкина икона висела в доме больше для порядка, как положено.

– Да об половичок возле стола зацепилась тапком и улетела через табуретку, вон туда, куда хлеб-то улетел. Реву сейчас и думаю, неужто Бог сразу и наказание придумал? А? – Она с таким испугом посмотрела на мужа, что у того душа зашлась:

– Да не придумывай ты, дурочка моя. Просто ты на нервах. Не заметила этот половик, будь он неладен. – Осердившись, схватил половичок, открыл двери и швырком выбросил его через сени прямо в ограду.

– Все мысли у тебя об этой свадьбе, вот и проглядела. Собери мало-мальски манатки[2]. Поедем в больницу. Можа, загипсуют и отпустят, а может, и положут. Или покажи, где чо достать, я сам соберу, – спохватился он.

Через полчаса уже ехали в больницу. Жена стонала, когда машину трясло, и Николай старался ехать как можно спокойнее. Как он и предполагал, в больнице одним посещением не обошлось.

После рентгеновского снимка и осмотра хирургом Нину положили в стационар. Он помог разместиться, занес сумку с вещами, и неловко помогал ей прилечь и укрыться.

– Чо теперь со свадьбой-то? – всхлипнула она, морщась от боли.

– «Чо-чо!» Стряпать будешь с одной рукой да столы накрывать, – прервал он. – Далась тебе эта свадьба.