– Они подходят к самому жилью? – спросил Отер. – В мое детство хиггов можно было встретить только в лесу или в поле.

– В твое детство?

– При старом герцоге Ульрихе, – сказал Отер.

– Хигги подходили к домам всегда, – сказала я. Что он может знать о Севере?

– Нет, – Отер покачал головой. – Ты не можешь помнить. Это было… лет двадцать назад, не меньше. Тебя тогда еще не было. Я был ребенком, конечно, но я помню. Уйти на охоту и заночевать в лесу – было обычным делом. Кто решится на такое сейчас? Зимы были теплее, а пшеницы хватало на всех, не нужно было закупать в Уэйсвике…

Я засмеялась даже.

– Ты как брюзгливый старик! Раньше были чудесные времена, трава зеленее, зимы теплее. А теперь, должно быть, смерть ждет всех нас!

Отер нахмурился.

– Ты просто не помнишь, что было иначе.

– А ты думаешь, те времена можно вернуть? – спросила я.

Я не верю.

Дело не в том, что не могу помнить. Я все же дочь герцога и знаю многое. Знаю, что еще лет сорок назад на юге Рёйгена, за Эной, были виноградники. Сейчас там и рожь с трудом вызревает. Зимы были теплее, да. И лето дольше.

Кровь ослабла или… я не знаю. Но чужак из Данхара ничего не изменит на Севере. Для того, чтобы Север принял его по-настоящему, он должен быть свой, кровь от крови. Он должен родиться здесь. Только тогда…

Но своего огня в Рёйгене почти не осталось, лишь искры. Обломки старых северных ветвей… Отец искал в старых домах сильную кровь, когда еще рассчитывал найти мне мужа здесь. Такого, которого Камень признал бы. И не нашел.

Чужак этого не изменит. Камень не признает чужака, только огня не достаточно.

– Время покажет, – Отер улыбнулся.

Нам с Уиллом принесли ужин. Хотя от всех этих мыслей кусок не лез в горло.

Я сидела, смотрела, как жадно и с удовольствием ест Уилл. Последний раз нормально ели мы вчера вечером, еще дома. Выехали до рассвета. За день старались проехать как можно дальше, но и по Танзейскому тракту было нельзя, пришлось в обход. К перевалу успели уже в сумерках.

Пока думала об этом и ковыряла рагу, поняла, что Отер куда-то внимательно смотрит.

Женщина с кухни, чем-то обеспокоенная. Она говорила с хозяином, прижимая руки к груди.

Что-то случилось?

А женщина побежала к двери, выскочила на крыльцо.

– Бьярни! Бьярни! – закричала она. – Бьярни, где ты?

И вой за окном, вдруг совсем близко.

Метель разыгралась. Так, что снегом пахнуло в распахнутую дверь.

– Эй, дура! Закрой дверь! – крикнули ей. – Закрой! Метель на улице!

Но женщина и не думала о двери, она кого-то звала. Она выскочила на крыльцо как была, да и босиком.

– Пойду узнаю, – сказал Отер, поднимаясь на ноги.

Я видела, как он вышел вслед за женщиной, прикрыл дверь за собой. О чем-то говорил с ней там, но из зала не разглядеть.

В общей тишине я слышала, как та женщина рыдает, а потом начинает звать громче.

Отер почти силой втаскивает ее внутрь, потом идет к нам.

– У нее сын пропал, – говорит мрачно, облизывает губы, словно размышляя о чем-то. – Говорит, что с собакой играл во дворе, а вот темно уже, но он не вернулся. Говорит, думала, он на конюшне, но там тоже нет. Надо бы, наверно, поискать…

И вроде бы серьезно все говорит, но в уголках губ все равно ухмылка. Глаза сверкают. Азартно так. Чуть-чуть, это он скрыть пытается, но… Не принимает опасность всерьез? Покрасоваться хочет?

Придурок.

– Пойдешь, и хигги сожрут тебя, – сказала я. – Ты слишком давно не был на Севере, если не понимаешь.

– Пусть лучше хигги сожрут мальчишку? – Отер прищурился.

– Вас обоих, – сказала я. – Здесь ничего нельзя сделать. Если хигги воют так близко, они уже почувствовали добычу. Попытаешься отнять и поплатишься. Хорошая мать всегда следит за детьми. Если не научила их до сих пор возвращаться до темноты, им все равно не выжить. Ты не успеешь.