Мои симптомы на момент, когда меня забирала скорая:

– тошнота, но не рвота

– тупая боль в правом боку, отдающая в подреберье и вниз живота

– горечь во рту

– тяжёлая голова

– резкая усталость и желание лежать

– бурление в животе

О своём синдроме я рассказала хирургу, который осматривал меня уже в больнице, но он даже не придал этому значения. Будто я сказала, что у меня просто прыщ на щеке.

Кстати, отношение к этому синдрому – это вообще отдельная тема. Я до сих пор не понимаю, почему никто не придаёт значимого внимания этому недугу, все воспринимают его как нечто обыденное.

Анестезиологу я тоже сказала, что у меня хронический синдром, но реакции не последовало.

В итоге ночью меня повели на операцию. Было решено и установлено, что у меня аппендицит, и его надо вырезать.

Я помню, как отходила от наркоза. Открыла глаза и осознала, что у меня в горле трубка, и дышу не я, а за меня дышит аппарат. Сейчас этот момент вспоминается фрагментами, но тогда это было жутко.

Мне вынули эти трубки, я посмотрела на живот и увидела три повязки. В голове сразу закружилась куча мыслей: что же мне ещё удалили? Что же ещё произошло там? Почему во мне были дыхательные трубки?

Я ждала, когда меня переведут из реанимации в обычную палату.

Точно помню, что я постоянно отключалась и слышала, как медсестра кричит мою фамилию. От этого открывала глаза и поворачивала голову влево. Там лежала заинтубированная бабушка – очень-очень худая, синюшного цвета, а аппарат медленно пикал.

Этот звук я потом ещё долго слышала в ушах. Очень неприятный – звук ИВЛ, пикание аппарата. Всё это создаёт какую-то тяжёлую картинку внутри мозга.

Через какое-то время меня перевезли в обычную палату. Там уже ждали мама и папа.

Я отчётливо помню первое касание взглядов – они между собой перешёптывались о чём-то. Я спрашивала, что со мной, как прошла операция, но мама только говорила, что сейчас придёт хирург, который оперировал, и всё расскажет.

В итоге в палате появился он. Со временем я прозову его «мясоруб». Невысокого роста, с карими глазами, в белом халате, с папкой в руках. Он начал говорить, рассказывать, как прошла операция.

Из его рассказа я поняла, что всё пошло не по плану. То ли неверно ввели наркоз, то ли хирург не то оперировал, но явно была допущена ошибка. Ошибка, о которой я вспоминаю только сейчас.

На тот момент мне просто хотелось узнать, каких органов, кроме аппендикса, меня ещё лишили.

Врач объяснил, что во время операции у меня произошёл надрыв яичника, и он начал кровоточить. Так как наркоз был введён на определённое количество времени, его, конечно же, не хватило, и им пришлось меня интубировать.

В итоге удалили аппендикс, который, по словам врача, они долго искали, зашили яичник (слава Богу, оставили его на месте), ну и всё это лапароскопическим путём.

Почему же я его прозвала «мясорубом»?

Потому что, когда зажили все мои разрезы, я была в шоке от их размера. Шрам от аппендикса оказался более 10, а может и 15 см. Разрез на пупке был зашит так, что я даже не могу привести аналогию.

Возможно, девочек на первых уроках труда учат шить и вышивать аккуратнее, чем этот хирург зашил мне разрез от лапароскопии.

Ну и шрам от разреза, где проводилась операция на яичнике… Тут без комментариев. Там просто крестик.

Если отмотать всю эту ленту событий, то я могу предположить, что на тот момент у меня просто в очередной раз обострился мой Ж.

А в итоге, из-за неопытности хирурга или невнимательности к деталям, меня положили на операционный стол и прооперировали.

Но я села писать эту книгу не для того, чтобы кого-то обвинить, а для того, чтобы понять следственную связь.