Утром Виктория приняла происходящее за сон.

Взяв зубную щётку и пасту, она пошла в ванную. Только раковина с одним-единственным зеркалом была свободна – не хотели дети видеть себя больных в грязном отражении. Ночью в темноте оно казалось чистым, Виктория отчётливо видела своё лицо, но не запомнила его. Утром она обнаружила его в разводах, забрызганным чем-то серым и зелёным, и не смогла себя разглядеть.

Мальчик лет семи, стоявший рядом с ней, покосился на неё и, дочистив зубы, побежал в свою палату. Он испуганный начал всем рассказывать о том, как ночью видел Викторию выходящей из ванной с руками и волосами в крови. Младшие поверили ему, а старшие насторожились. Всем её образ казался странным и злым. Одна из её соседок даже переместилась на самую дальнюю от неё кровать. А Виктория по-прежнему никого не замечала, только понимала, что происходящее с ней по ночам не сон.

Каждую ночь слышался скрип её ног, шедших то к ванной, то к окнам в коридоре, и дети наблюдали за попытками Виктории увидеть своё лицо, и найти того, кто притворно кашлял, подзывая девушку к себе. Но в момент, когда лицо Виктории должно было отразиться в стекле, она просыпалась в своей кровати рано утром и долго неподвижно лежала не в силах подняться. Никто и не подозревал, какие боли она испытывает в этот момент. Ей чудилось, будто чьи-то руки прорывают пустой матрац и, резко хватая её кожу, тащат Викторию к себе. Пока её глаза закрыты, кто-то пронзает ножом её грудь, выливает кипяток ей на голову и царапает её отмершие руки. И когда она находила силы открыть глаза, все боли прекращались, но чувство облысевшей головы и искалеченного тела её не покидали. Каждое утро Виктория шла к зеркалу и, видя очертания своих волос и лица, успокаивалась.

Однажды ночью она проснулась и увидела свою соседку напротив неё съёжившуюся от холода. Детям выдали дополнительные одеяла, но ей всё ещё было холодно.

– Почему ты просыпаешься каждую ночь? – спросила девочка. – Ты будешь меня каждый раз. Дети тебя боятся.

– Возьми, – сказала Виктория, встала и отдала девочке своё одеяло. – Я не знаю, почему просыпаюсь. Я слышу, как кто-то шумит в коридоре.

– Но я ничего не слышу. Может тебе просто кажется?

– Скорее всего. – Она подошла к выходу из палаты.

– Снова пойдёшь на звук?

– Да.

– Не ходи. Ты всегда возвращаешься напуганная, как будто увидела там что-то очень страшное. Не ходи. Всё равно пойдёшь?

– Да.

– А может ты лунатик? И сейчас ходишь во сне?

– Скорее всего.

– Вика я слышала, как врачи говорят о тебе. Им не нравится, что ты ничего не ешь и ни с кем не общаешься. Почему ты ничего не ешь и не разговариваешь с остальными?

– Мне этого не хочется. А как я выгляжу?

– Сейчас ночь, я ничего не вижу.

– А по утрам какая я?

– Замученная, как будто очень хочешь спать. Не ходи к нему. Ложись спать.

– К кому к нему? Ты знаешь, к кому я хожу?

– Нет. Но ведь ты к кому-то ходишь. Он же кашляет для тебя, ждёт, чтобы ты проснулась и пошла к нему. Не ходи к нему. Ложись спать.

– Откуда ты знаешь, что он кашляет?

– Не ходи. – Шёпот девочки закончился, и она заснула.

Виктория побежала по коридору, шлёпая босыми ногами, словно по воде. Холод раньше не трогал её, но сейчас ей стало невыносимо из-за открытых окон. Град размером с косточки абрикосов разбивался об её плечи. Виктория поскользнулась и упала на жидкий пол. Подняв руки, она увидела, что все они покрыты вязким нечто, проливающимся по дороге её двора. Вонь проникла в её уши, вся жижа разносилась волнами от всплесков града и падала на Викторию. В окна стали влетать мошки, целыми стаями нападая на неё. Они ползали по её телу, залетали в рот и нос и застревали в глазах. Все её пустые глаза полностью залепили насекомые, ерзавшие своими крылышками и лапками по зрачкам, белкам и радужке. Виктория полностью ослепла и, задыхаясь от залепившей ей горло жижи, пыталась руками найти своё отражение. Но ничего не нашла, утонув в своих кошмарах.