– Ой, да хватит уже ныть! Тебе ничем не угодишь! Смотрел я, не было почти ничего.

– Конечно, не было. Писать-то нечего…

– А ты хотел, чтобы тебя на «Патрокл» сразу пустили? И дали в кресле первого пилота посидеть?

– А сам бы ты этого не хотел?

Я листал в суазоре переписку с матерью – все сообщения, сохранившиеся в истории, все ее надсадные жалобы и бестолковые расспросы. Вернувшись к последнему, я стал набирать ответ.

– Интересно, а кто это? – спросил Виктор, показав кивком головы на девушку.

Сердце сжалось у меня в груди.

– Мне кажется… – пробормотал я. – Мне кажется, это…

За окном что-то блеснуло, и через секунду послышался громовой раскат – как эхо от чудовищного взрыва. Невысокие строения космодрома захлестнула ударная волна, прилетевшая из-за туманного горизонта.

Виктор, хамовато оттолкнув парочку сокурсников локтями, протиснулся к экскурсоводу, который болтал о чем-то с девушкой, активно жестикулируя длинной костлявой рукой.

Начался ливень. Косые струи били в толстое оконное стекло, и силуэт обгорелой ракеты расплывался в потоках воды, таял, как огарок из воска.

Я набрал на суазоре, повернувшись к окну:

«О чем ты хочешь поговорить? Что произошло?»

– Так! – раздался голос экскурсовода. – Мне сообщили, что центр управления открыт для посещений. Давайте, чтобы не создавать толкучки, будем проходить группами по пять человек. Выстройтесь в очередь.

Послышались недовольные возгласы.

– Итак, первая группа…

Я искал в толпе Виктора, пока не заметил, что он уже выходит из накопителя вместе с девушкой и другими студентами.

«Приезжай», – написала мне мама.

Я встал в очередь – почти в самый ее конец, держа раскрытый суазор. За окном было темно, как ночью.

– Это на полдня растянется, – пожаловался мой сосед, но я даже не сразу понял, о чем он говорит – о ливне или о посещении центра управления полетами.

– Нелетная погода, – пошутил кто-то.

«Хорошо, – напечатал я. – Приеду, как только смогу. Возможно, сегодня вечером. – И, подумав, добавил: – Постараюсь освободиться пораньше».

Первая группа вернулась через четверть часа, однако Виктор не торопился ко мне подходить. Сначала он долго спорил с экскурсоводом, а потом остановился у окна, пытаясь рассмотреть что-то в дожде, прижимаясь ладонями к стеклу. Так мелодраматично.

«Постарайся», – пришло сообщение от матери, и, хотя это было всего лишь слово, высветившееся на экране, я тут же услышал ее голос – недовольный, брюзгливый, словно я был обязан лететь к ней по первому же звонку.

«Если получится», – ответил я.

Когда Виктор наконец отлип от окна, из центра управления выходила вторая группа.

– И как? – спросил я. – Что там?

Виктор пожал плечами.

– Увидишь. Хотя, честно, я и сам жалею, что сюда записался. К шахтам в такую погоду не пустят.

Я вздохнул.

– Интересно, в городе тоже идет дождь? – сказал я.

– Думаю, это из города как раз принесло, – сказал Виктор.

Я попал в центр управления только вместе с четвертой группой, где не знал никого, кроме одного невысокого коренастого парня, который примелькался мне на лекциях.

– Итак, святая святых! – бодрым голосом начал экскурсовод, повторяя вступительную речь в четвертый раз. – Отсюда осуществляется контроль за взлетом, посадкой, а вся связь с кораблями идет через эти вот терминалы.

– Но здесь никого нет! – Коренастый парень жадным взглядом осматривал пустые столы.

– Да, – согласился экскурсовод, – космодром в сервисном режиме. Как раз в честь нашего приезда.

Центр управления выглядел совсем не так, как в остросюжетных фильмах, – никаких экранов во всю стену, переливающихся голограмм и ярких полосок из светодиодов. Впрочем, я уже подготовился к разочарованиям. Это была скучная и серая комната, уступающая по размерам даже институтским аудиториям. В центре в четыре ряда стояли обычные офисные столы со старыми на вид терминалами; к полу и стенам были привинчены выкрашенные белой краской трубы, где, вероятно, проходила проводка; а роль огромного стереоскопического экрана, которые любили показывать в кино, выполняло широкое окно с армированным стеклом – такое же, как в накопителе.