– Что бы мы без тебя делали? – вздыхала она.

Оставаясь одна, Грёза запиралась в комнате и предавалась развлечению, которое придумала сама и которое весьма ей полюбилось, – доставала сундучок с шахматами, расставляла на доске изящные фигурки… передвигала их, говорила за них, разыгрывала короткие сценки. Гордые рыцари, королева, король, воины-пешки будили в ее воображении смутные картины то ли прошлого, то ли чего-то далекого, навеянного чтением желтых истрепанных журналов покойной Фаины Спиридоновны. Ей представлялись пышные балы, рыцарские турниры, гулкая темнота дворцовых коридоров, чад и копоть факелов под каменными сводами, мраморные скамейки в зарослях цветущего миндаля, тихий любовный шепот, горячие прикосновения, страстное томление в крови. Эти путешествия в сумрачный, полный волнующего ожидания мир так увлекали молодую женщину, что она с трудом заставляла себя оторваться от магических фигурок, вернуться к привычной повседневной жизни: квартире с облупленным потолком и трещинами на стенах, к выщербленным лестницам, скрипучим полам, сырости, завыванию холодного ветра за окнами, больным капризным старушкам, беготне по магазинам, уборке, стирке, запаху лекарств и запущенного жилья, к своему беспросветному одиночеству.

– Ты же красивая! – говорил ей Виктор. – Привести тебя в порядок, приодеть, подкрасить – от мужиков отбоя не будет!

– Зачем мне это? – искренне недоумевала Грёза.

Но все же подходила к зеркалу, украдкой рассматривала себя, оценивала придирчиво, строго. Рост нормальный, не высокий и не низкий – средний; фигура, пожалуй, слишком тонкая, худощавая. Волосы густые, цвета ореха; если их распустить, а не закалывать в тугой узел на затылке, то они шелковистой волной лягут на плечи. Шея длинная, лицо, правда, невыразительное, даже какое-то изможденное – бледное, тени под глазами, никакого намека на румянец. Зато глаза хороши – выразительные, большие, блестящие, как спелые каштаны, а вот губы… великоваты.

– Тьфу ты! – опомнившись, возмущалась Грёза. – Что это мне взбрело в голову стоять перед зеркалом и рассматривать себя, словно портрет в полный рост?! Неужто делать больше нечего?

Но странные, сладкие мысли уже закрались в ее сердце, отравили его колдовским дурманом, глупой романтикой…

Мрачный колодец серых стен, грязные стекла чужих окон и квадрат асфальта внизу – вот и весь вид во двор из квартиры Ольги Евлановой. Она уже несколько лет была прикована к инвалидной коляске, ее дни стали ужасно длинными, а ночи – нескончаемыми. У нее появилась уйма времени для раздумий, горьких или приятных.

Способность самостоятельно передвигаться Ольга потеряла в результате автомобильной аварии. Маршрутка, в которой она ехала вечером с работы, врезалась в грузовик. Ольга очнулась на снегу: ее выбросило из салона, и только благодаря чуду она осталась жива. Чудеса просто так не происходят – значит, Ольга должна была еще что-то сделать, раз судьба отвела от нее руку смерти.

Сначала лежа на больничной койке, потом заново учась двигаться в отделении реабилитации, она возвращалась мыслями к одному-единственному вопросу. Ради чего ей придется влачить это жалкое существование? Что такое она не успела осуществить? Зачем она вернулась с того света?

Ольга перебирала свою предыдущую жизнь по капельке, по крохам, событие за событием. Если существует ответ, то он там, в ее прошлом. Месяц за месяцем, год за годом неторопливо протекали в памяти – кое-что так и не удалось восстановить подробно, но главные переживания оставили неизгладимый след в ее душе. Она удивилась, с какой силой всколыхнулось внутри ее прежнее, так и не остывшее, не забытое, с какой тщательностью сохранило сознание все краски, все оттенки чувств, весь восторг и… всю боль.