В то время о происходящем за границами страны писали и рассказывали мало, и некоторые любознательные граждане слушали радиопередачи капиталистических стран на русском языке. Такие передачи часто заглушали, накладывали на них посторонние звуки. Павлов умел обходить глушилки. Что-то впаивал в радиоприёмник или вплетал в радиоантенну. Конструировал особую антенну и для телевизора. Однажды его телевизионный приёмник начал ловить передачи на французском языке. В основном показывали балет, другие программы как-то не ловились. К танцам военный пенсионер был равнодушен, поэтому бросил изобретать антенну, которая в Предуралье могла бы в разгар холодной войны ловить передачи из враждебной Европы.
Скоро вместо работы Павлову подкинули внука, Седова. Дочь вышла замуж во второй раз, и ребёнок от первого брака стал жить с бабушкой и дедушкой.
Дед слушал на ночь «Голос Америки», потихоньку настраивал аппарат, наталкивался на переливающиеся странные звуки в эфире – и это было колыбельной для маленького внука. Иногда ловилась номерная радиостанция – противный старушечий голос настойчиво повторял одни и те же цифры. Это была страшная Баба Яга. И ещё что-то рассказывали про еврокоммунизм, Сахарова и Брежнева.
Пенсионер Павлов каждый день делал зарядку и совершал длительные прогулки по окрестностям. Для путешествий надевал военные брюки, по виду совсем как гражданские, тёмно-синие, с тонкими, практически незаметными голубыми лампасами вдоль брючин. Сносу им не было. Пока не износил военные ботинки, штатских не покупал. Все равно они ничем не отличались от военных, вся страна ходила в одинаковой обуви.
Полезна оказалась военная плащ-палатка, её удобно носить во время дождя. Особенно в лесу – с женой ходили за грибами и ягодами каждые выходные, иногда и в будни. Внука брали с собой. Лес начинался сразу за домом. Под слоем почвы, покрытым лесом, располагался замаскированный объект – подземный завод, где производили особые части для военных самолётов.
За долгие годы службы в армии у Павлова накопилось немало одежды. Жена её стирала, гладила и содержала в порядке, поэтому амуниция не сильно изнашивалась. Когда внук подрос, разные виды военной одежды заставляли носить и его.
Парадный мундир подполковника авиации висел в шкафу; иногда внук, в поисках конфет, спрятанных бабушкой, наталкивался на него. Мундир был синий, красивый, с планками наград – разноцветными твёрдыми полосками. Один раз мальчику показалось, что в боковом кармане что-то жужжит. Он приложил ладонь к плотному материалу – за ним явно дребезжало – похоже, что-то маленькое и металлическое. Попытался засунуть руку вглубь, но карман оказался зашит. В школе учили: необъяснимых явлений не существует, здесь же было странное; поэтому маленький Седов решил, что ему всё почудилось и тут же потерял интерес к источнику звуков и подрагиваний.
Ордена и медали лежали в тумбочке. Там пенсионер хранил ценное – некоторые документы, тонкий часовой инструмент, небольшие приборы-измерители (множество больших, включая осциллограф, стояло в кладовке). Лупы разного размера, разной кратности и формы. Три набора гирек в массивных коробочках – один ряд, особо мелких, был закрыт стеклянной пластиной; к каждому набору прилагался пинцет. Двое механических весов для взвешивания небольших объёмов сыпучих веществ; несколько патефонных пластинок. У самой стенки, куда не подлезешь, если откроешь тумбочку случайно – картонные фотографии с родственниками, которыми гордиться в то время не стоило. Стеклянные кюветы и тонкие трубки неизвестного назначения, градусники ртутные и спиртовые на разные температурные диапазоны. Несколько пузырьков, закрученных сальными на ощупь, чёрными и коричневыми пробками. В пузырьках – разноцветные порошки. Вообще, неизвестно, чем занимался военный пенсионер. Может быть, искал философский камень – кто-то же должен его искать.