– Ты вообще меня слышишь?

Обиженный голос мамы пронзил поток мыслей.

– Вот блин! Вообще ее прослушала! – Подумала я, переключаясь вновь на беседу с матерью.

– Мамульчик, за рулем, поэтому отвлекаюсь. Прости, слегка прослушала. Это все глупости, не обращай внимания, ты же знаешь, что наш папик тебя очень любит. Да он всегда был таким придирчивым, ну не первый раз же?! Что поделать, любит наш Димочка делать замечания? Это у него в крови! Да, блин, мне он тоже постоянно заявляет, что я растрепанная и несобранная или, еще хуже, может ляпнуть, типо у меня мешки под глазами, а цвет помады старит. Ты что, не знаешь нашего эстетичного папика?!

Я сделала паузу в ожидании ответной реплики со стороны матери. Мне было слышно, как она тяжело дышит в каких-то раздумьях, но почему- то она продолжала молчать.

– Мамуль! – Игривым голосом позвала ее.

– Ты со мной?

Тишина. После недолгой паузы она вновь заговорила.

– Дело не в волосах, доченька, а в том, что он постоянно недоволен мной. Чувствую себя старым псом из мультика, который отслужил уже свой век и его держат из жалости, вот и все! Ладно, доченька, не буду тебя отвлекать своим старческим маразмом. Езжай аккуратно, хорошо?! Завтра ты же к нам заедешь? – Спросила мама, резко поменяв тему разговора.

Судя по концовке беседы, она не хотела продолжать эту тему, что соответственно мною было принято с облегчением.

– Мамочка, конечно, приеду! – Нарочито бодрым и веселым голосом произнесла я, для создания видимости того, что все сказанное – глупости и причины для переживаний нет. Обычная игра слов для сохранения поверхностной незыблемости благополучия нашей семьи.

– Хорошо, буду ждать. – Тихо ответила моя мама и так быстро положила трубку, что я не успела выпалить стандартную концовку про свою любовь к ней, что тоже являлось неизменным словесным атрибутом нашего общения, дабы избежать ненужных обид. Услышав гудки, я еще несколько минут заторможено следила за дорогой, переваривая наш разговор с матерью.

Чему тут удивляться? Ситуационный драматизм всегда был присущ ей, особенно в отношении мужа. Хотя уже поздно обвинять и искать виноватых! Мама сама остановила свой выбор на такой жизни, решив из отличницы и популярной передовой красавицы университета стать заурядным учителем, женой и просто матерью. Да, в отличие от нее, мой отец удачно выбрал, на момент своей молодости, самое модное направление пластической хирургии, где и смог добиться неплохих результатов.

– Но кто в этом виноват? – Раздраженно подумала я.

Она сама положила на алтарь семьи все свои амбиции, отдав предпочтение тылу отца, а не передовую своего тщеславия. Пока он достигал профессиональных подвигов, мама обеспечивала его тем уютом и комфортом, который угоден был ему, в первую очередь.

– Ну, разве это не стандартный выбор всех советских женщин, их так воспитывали, им вдалбывали этот строгий мещанский домострой, а от того и трудно, наверное, им понять, что в наше время умение гладить, готовить вкусные пироги, – достаточно малый арсенал для удержания мужчины возле себя? У любого человека есть выбор траектории своей жизни, и моя мать его сделала, решив жить ради моего отца.

– Даже не ради своей единственной дочери! Да, она много занималась моим воспитанием и почти все свое детство, в большей степени, я провела именно с матерью, но, когда дело касалось отца, мы обе всегда предпочитали его, чем друг друга. Для нее любовь к дочери в большей степени была продиктована материнским инстинктом, а не чистым чувством, рожденным не из занавеса долга. В те времена, когда разрозненность семьи еще не сильно чувствовалась, я часто ловила себя на мысли, что мы с матерью моментами становимся соперницами за любовь отца и мне, как дочери, не обремененной самым сильным разрушителем семейного счастья, в виде чувства ревности, эту войну было проще выиграть. В результате, мной был заполучен главный ключ к сердцу моего отца, которым, как мне казалось, я буду владеть вечно. Этот ключ мне достался благодаря товариществу, возникшему между нами. Мы, порой, с отцом объединялись для того, чтобы подтрунивать над матерью, которая не дружила с юмором и постоянно обижалась на наши шуточки. Возникшее доверие отца ко мне стало на тот момент моим главным приобретением. Тайны, в которые он посвящал меня, были соразмерны моему умственному развитию и восприятию подростка, а потом уже взрослой женщины. К 30-ти годам я знала все о жизни отца вне зоны доступа моей матери и очень гордилась своим положением в иерархии его привязанностей, чувствуя себя в безопасности, благодаря своему родственному определению единственной дочери. Это глубокое чувство привязанности смогло образоваться, даже, несмотря на то, что видела своего второго родителя в детстве я очень редко. Он все время мотался по командировкам и курсам обучениям, но каждое его возвращение становилось для меня долгожданным праздником, так как домой отец заявлялся по-купечески с дарами, которые соответствовали детской моде и самым потаенным желанием ребенка того времени. Дорогие, популярные игрушки, наряды и всякая, близкая сердцу девчонки, чепуха влюбляла меня в отца, который становился для ребенка долгожданным вечным Дедом Морозом. Смесь доброй безалаберности, халатности в вопросах воспитания, на фоне постоянной уступчивости и поощрения моих капризом делала его в моих глазах любимым родителем в противовес моей маме с ее постоянными нравоучениями, воспитанием моего духовного и нравственного баланса души. Она с фанатичной настойчивостью и упорством взращивала во мне воспитанную, мещанскую леди и интеллектуалку по своему подобию и образу. Естественно, это сопровождалось принужденным чтением книг, занятиями музыкой и другой скучной воспитательной деятельностью, которой ребенок не хочет заниматься в юном возрасте. Это рождало во мне детское раздражение против нее, в отличие от моего отношения к отцу, с которым любое времяпрепровождения становилось праздником баловства и вседозволенности. Вместо книг – мультфильмы и игровые приставки, вместо музыки и этикета – поедание руками запрещенной еды, вместо каруселей и мороженного – прогулки с моим отцом по разным мужским компаниям, где его друзья воспринимали меня красивым зверьком, которого баловали и во всем потакали. За хохот и умиление, вызванные моими детскими шалостями, на этих мужских посиделках меня всегда щедро награждали чаевыми, на которые я забивала свои карманы жвачкой, конфетами, чипсами и другой вкусной фигней, обожаемой любым ребенком. Наевшись до отвала всей этой вредной едой, счастливая девочка слонялась между ног отца, играющего в карты или выпивающего чего-нибудь горячительного, который частенько забыв, что я рядом увлеченно вел беседы со своим друзьями, при этом куря и матерясь в полный голос. Может, именно в этой халатности и заключалось его притягательное обаяние? В моей памяти отчетливо отложилось ощущение радости, испытываемое мной, когда отец ерошил по утрам мои идеальные прически, которые моя мама заплетала, мучаясь с непослушными волосами. В эти моменты она частенько закатывала истерики, а мне же почему-то эти отцовские шалости доставляли неописуемое удовольствие.