^>1116 Научный прорыв, к которому был причастен Парацельс, вывел человечество из пелены средневековой схоластики в неведомый науке той поры мир материи. Это несомненная заслуга, и наша медицина навеки в долгу перед Парацельсом. Что же касается Шлейха, вовсе не частные открытия, методы или выведенные им правила придают ему значимость в наших глазах; куда важнее шаг вперед, в новое поле будущего, где совокупность известных фактов предстает в ином свете. Посредством синтеза накопленных в предыдущие эпохи знаний и через поиск точки зрения, позволяющей обозреть целое, он преуспел в стремлении вырваться из колдовского круга чистой эмпирики и подступился к основаниям эмпирического метода как такового (о котором большинство людей попросту не подозревает). Я имею в виду определяющие для организма взаимоотношения химии тела и психической жизни. Парацельс в конечном счете склонился к «химизму», вопреки своей уверенности в том, что над мирозданием господствует дух. Шлейх четыреста лет спустя пришел к пониманию психической одушевленности и тем возвысил психику, ранее снисходительно считавшуюся чем-то вспомогательным, до положения auctor rerum[33]. Смело и решительно он выстроил новую иерархию телесного устройства человека. «Рудиментарная» симпатическая нервная система, этот будто бы случайный клубок ганглиозных узлов, поразительно целенаправленно регулирующих вегетативные функции организма, сделалась «матерью» спинномозговой системы, венцом и чудом которой выступает мозг, для нашего зачарованного взора – управитель всех телесных процессов. Более того, для Шлейха симпатическая система была таинственным «космическим нервом», подлинным «идеопластом»[34], исходным и непосредственным воплощением Мировой Души, которая создает и поддерживает тело, которая существовала до того, как появились привычные нам тело и разум. В результате «гилиастр» Парацельса лишается своей непостижимой творческой тайны, а осязаемость материи, в которую столь горячо верили, которая казалась столь убедительной для чувств, вновь растворилась в Майе[35], в простой эманации изначальной мысли и воли, из-за чего все иерархии и ценности потребовали пересмотра. Неосязаемое, или психика, стало основой, а «сугубо растительная» симпатическая система превратилась в хранилище немыслимых творческих тайн, в проводника животворящей Мировой Души, сделалась, если угодно, архитектором мозга, новейшего творения вечносущей творческой воли. За ошеломляющим величием спинномозговой системы, которая, как проводник сознания, по-видимому, тождественна психике как таковой, скромно пряталась симпатическая система, или «психика» в более глубоком и всеобъемлющем смысле, не просто взаимодействие кортикальных волокон. Несмотря на свою количественную и качественную незначительность, эта психика существенно превосходит собственно сознание как по глубине, так и по размаху мышления; вдобавок она куда менее беззащитна перед воздействием эндокринной системы с ее «зельями», она сама целеустремленно и упорно создает магические секреции.

^>1117 Парацельс трудился над выведением в алхимической реторте сильфид и суккубов из корней мандрагоры[36], над изготовлением амулетов палача и чернейших народных лекарств[37], заявляя, будто познает истину, а Шлейх велеречиво изъяснялся на языке «мозговой мифологии» довоенной эпохи, однако, тем не менее, сумел проникнуть в сокровенные глубины человеческой психики, ведомый интуицией, не осознавший своих поступков. Бурное воображение трансформировало фигуры его речи в формы, которые на самом деле, о чем он и не догадывался, были архетипами коллективного бессознательного; эти фигуры появляются везде, где интроспекция пытается погрузиться в глубины психики – к примеру, в индийской и китайской йоге