Хитрый ублюдок. Но я намного хитрее.

И как бы я не пыталась иронизировать над своим положением, я не забыла, что пережила по его милости. У меня к нему свои счеты.

Решено. Я выведу его на чистую воду, вычислю и сдам копам. И они разворошат его логово, провонявшее дезинфицирующим средством. Он не запрет там больше ни одну жертву. Он не запрет там Зои. Достаточно и меня.

Я бегу на первый этаж за париком и ненадолго притормаживаю у окна. Еще светло. Потеплело и с ветвей осыпался снег, так что лес проглядывается на мили вокруг. Его нет. Он выходит только под покровом ночи, как какое-то хтоническое чудовище.

Тем лучше.

Я собираю достаточное количество цветов по всему дому и тащу охапку в комнату, предварительно проверив Зои – она крепко спит. Настолько крепко, что я могу беспрепятственно стащить с ее шеи кулон, что она всегда носит, и позаимствовать из шкафа кое-какие вещи. Не вещи. Белье. В тон пионов.

Если не смотреть на помятое, опухшее с похмелья лицо, то мое отражение в зеркале выглядит вполне презентабельно. Я раскладываю пионы на покрывале и ложусь в самую их гущу. Кулон Зои покоится в ложбинке между грудей. Пряди волос парика перепутались с лепестками и листьями.

Фотография выходит что надо – дерзкая и красивая. Лица не видно, только сиськи в шикарном лифчике, кулон и пионы.

«По-твоему, я – цветок?»

Мой ход сделан. Я смотрю в потолок и часто дышу. У меня уже кружится голова от запаха всех этих цветов. Я будто героиня «Красоты по-американски», только вместо красных лепестков вокруг бледно-розовые.

«Ты – лекарство».

Сердце пускается в галоп. Я резко сажусь на кровати, и комната плывет перед глазами. Такие маневры опасны с похмелья. Но я слишком взволнована, чтобы думать об этом. Я утратила здравый смысл. Во мне просыпается азарт хищника. Рот наполняется слюной в предвкушении.

– Да ты романтик, – нервно смеюсь я.

Я безжалостно отрываю головку одному цветку, выбрав самый красивый, и просовываю его под резинку трусиков. Светлое кружево совсем прозрачное. Я свожу бедра, чтобы оставить маньяку простор для воображения. Не все сразу. Отец научил меня – прежде чем установить мышеловку, надо как следует взвести пружину.

«Ты хочешь, чтобы я излечила тебя?»

Телефон теряется в гуще цветов.

Я запускаю руку под ткань и комкаю лепестки, прежде чем пробраться дальше, оставляя на клиторе и складках у входа влажные следы от раздавленного пиона. Это почти похоже на прикосновение губ.

Прошлой ночью я была уверена, что в кои то веки познаю качественные оральные ласки от мужчины, который не превратит это в акт каннибализма или пытку щекоткой. По крайней мере, демо-версия у окна в рамках прелюдии была многообещающей.

Обещание не было исполнено, а вместо чужих сильных пальцев и страстного рта мне осталась только собственная крошечная ручонка.

Я не понимаю, в какой момент успела так возбудиться, занимаясь той опасной херней, что творю.

Заигрывать с маньяком от лица Зои – что это, если не опасная, безумная херня?

Но он придет сюда не за мной, а за ней.

Она заслужила.

Я представляю, как он будет ее убивать, представляю Зои с перерезанным горлом, всю в крови, в ее постели, на розовом-девчачьем покрывале. И фантазируя об этом, ожесточенно ласкаю свои половые губы. Нашариваю телефон и отправляю еще один снимок – руку, исчезающую в трусиках, так глубоко, что легко догадаться – пальцы на фалангу уже внутри.

Ты убьешь ее, а я убью тебя, – думаю я.

Нет, я не отдам тебя копам. Это не интересно. Ты – моя добыча.

Включаю запись голосового сообщения, но ничего не говорю. Так я могу себя выдать. По стонам и рваным выдохам невозможно определить, кому они принадлежат.