Помню, как Тевин катал нас с Эшли на качелях во дворе у наших приемных родителей. Я, повторяя за братом, старалась раскачаться как можно сильнее и спрыгнуть вниз, приземлившись точно на ноги.

– Симона, ты летаешь! Ты можешь летать! – кричал Тевин, подбегая к тому месту, где я приземлялась на траву. Брат был на два года старше меня, но я делала те же трюки, что и он.

Еще во дворе был батут, но приемным детям запрещалось прыгать на нем, чтобы не получить травму. Я смотрела на биологических детей наших приемных родителей, которые были старше нас, – как те прыгали и кувыркались на батуте, веселясь от души, – и мне ужасно хотелось к ним присоединиться. Дело не в том, что приемные родители не хотели, чтобы мы развлекались: они просто заботились о нашей безопасности. Особенно о моей, потому что я была совсем маленькая. Но я знала, что запросто повторю трюки старших детей. Я росла настоящей сорвиголовой. Мне тяжело было усидеть на месте. Я постоянно бегала, прыгала, кружилась и кувыркалась.

В те времена Тевин был моей главной опорой и защитой. Я смотрела на него и старалась повторять все за ним. Мне постоянно требовалось, чтобы он находился рядом, потому что в его присутствии я чувствовала себя в безопасности. По ночам я прокрадывалась по коридору в комнату мальчиков и сворачивалась клубком рядом с братом в его постели. Я знала, что наутро приемная мать мягко меня пожурит, но продолжала это делать. Наверное, я всегда была упрямой. Это одно из моих лучших и одновременно худших качеств. Позднее, когда я начала заниматься гимнастикой, мое упрямство превратилось, скорее, в достоинство.

Живя в приемной семье, Эшли и Тевин очень скучали по Шэнон, но я была не против нашего нового положения. По утрам мы получали завтрак, а по вечерам ужин и пару раз даже ездили с приемной семьей в поход. Вокруг было много других детей, с которыми мы играли, и еще маленький лохматый бигль по кличке Тедди. Приемные родители, мисс Дорис и мистер Лео, обращались с нами ласково. Помню, как-то раз мне захотелось достать леденец из банки со сладостями на кухонной столешнице. Я была крошечная, но каким-то образом сумела забраться на столешницу, где мисс Дорис и застала меня с банкой в руках – я никак не могла ее открыть.

– Как же ты туда забралась? – воскликнула она, опуская меня на пол. – Симона, никогда больше так не делай! Ты можешь упасть и удариться.

Голос ее звучал твердо, но на самом деле она была очень добросердечной. Поставив меня на пол, мисс Дорис сама дала мне леденец.

Мы прожили в приемной семье несколько месяцев, и тут на пороге дома мисс Дорис и мистера Лео возник мой дед.

– Дедушка приехал! – прошептал Тевин мне на ухо, заглянув в гостиную.

Наша социальная работница, добродушная афроамериканка, явилась вместе с ним. Она объяснила, что завтра мы с дедом уезжаем в Техас. Нам предстоит лететь на самолете – мой первый в жизни полет, – и бабушка с дедом присмотрят за нами, пока Шэнон проходит реабилитационную программу.

Позднее я узнала, что социальная работница позвонила нашему деду и сообщила, что нас забрали в приемную семью. Услышав об этом, он сразу начал обзванивать адвокатов и делать все, чтобы перевезти нас к ним с бабушкой.

– Нелли, – сказал он ей, – я хочу взять детей к нам на то время, что Шэнон будет лечиться. Мне невыносимо думать, что их раздадут каким-то незнакомым людям.

Естественно, я ничего об этом не знала, пока дед не приехал за нами.

Можете себе представить, что такое в одночасье обзавестись четырьмя детьми? Для моей бабушки это было непростое испытание, потому что она тогда почти нас не знала. Дед часто навещал нас в Огайо, но бабушка Нелл приезжала с ним всего один или два раза. Обычно она оставалась дома с двумя их сыновьями – Роном Вторым и Адамом. Рону было шестнадцать, и он оканчивал старшую школу, а Адаму четырнадцать. Бабушка с дедом только что вырастили своих мальчиков, и тут появились мы – четверо малышей, требовавших внимания и ухода, с чем, как казалось бабушке Нелл, она уже покончила.