У знакомых торговок мама Володи покупала рыбу. Свежая – била хвостом, алчно дышала жабрами.
Лёжа на прилавке, ловила воздух астматически тяжело. Ривка поднимала за хвост рыбину с прилавка, заглядывала в её глаза, читала по ним, как заправская гадалка по кофейной гуще. Сколько зим, сколько лет плавала рыба в Чёрном море, пила солёную воду большими жадными глотками? Знала ответ, какой планктон ела, да в какой части моря? Уж точно у Ривки был ответ когда, в какой день, в какой час, даже в какую минуту рыбак выловил это сокровище и привёз на Привоз, отдал хозяйке продавать. На Привозе продавали хозяйки. Продавцы, перекупщики и другая ерунда возникли в постсоветском пространстве ближе к перестроечным годам.
Мясо Лёва приносил сам, заворачивал в старые газеты с новостями о бесконечных социалистических победах. Главное, чтобы на газетной странице не оказался портрет Сталина.
Базар – это слово одесситов, рынок – слово всех остальных, начал свою долголетнюю жизнь в 1827 году. Слава Богу, дожил, с многочисленными перестройками, до наших дней. С Божьей помощью всех нас переживет. На Привозной площади построили торговые ряды, где реализовывали привозимый товар. Продукты в Одессу прибывали на телегах и возах. Так получилось название – привозили – «Привоз».
Последний раз, когда я приехала на «Привоз» за тюлькой для биточков (одесситы понимают, о чем я говорю), тетя, необычайно колоритная, пышнотелая женщина, назвала меня дурочкой. Я разглядывала судки с рыбой, в каждом лежал небольшой листик с ценой. Крупный, просто красавец, анчоус стоил три рубля, а сарделька чахлого вида – пять. Спросила, очень скромненько, почти шепотом, почему такая несправедливость. Получила:
– Анчоус крымский, сарделька – только что с лодки. Что, вообще не соображаешь? Дурочка какая-то?
Не обиделась. Пересказала продавщице, близко к тексту, байку Жванецкого про раков. Все весело посмеялись.
21 января 1924 года умер сын Люцифера – Владимир Ильич Ленин. В этот день в Одессе родилось много детей, в том числе трое мальчиков. Этих троих назвали Владимирами, в честь «любимейшего вождя пролетариата», с надеждой на безопасность существования. Имя Ленина получалось – гарантированный оберег детям.
Володя номер один прилежно учился в школе. Коммунистические идеи о всеобщем равенстве и братстве увлекли молодого человека. Засосало топкое болото – стал членом ВЛКСМ.
– Ой, вей, – причитала Ривка, – кого мы вырастили? Так дальше пойдёт, станет НКВДешником. Опозорит семью. Что делать?
– Тихо, жена, – успокаивал Лёва, – наш сын хороший человек. Бог его не оставит. Повернёт Володю к себе лицом. Верь мне. Не пойдёт наш мальчик работать в органы. Да и не возьмут его. Не придумывай. Евреи нынче не в почете у советской власти.
И Ривка верила. Все-таки мальчик воспитывался в её приличной семье, где чтили традиции субботы. Ривка покрывала стол скатертью. Ставила поднос со свежеиспечённой халой, сплетённой из трех полосок теста и покрытой кунжутом. Каждая полоска имела особое значение: истина, мир и правосудие. В центре стола ставился хрустальный графин с кошерным томно-красным, немного тёрпким вином. Брала из македонской серебряной подставки для спичечного коробка спичку и зажигала две субботние свечи за 18 минут до заката солнца. Читала молитву: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, Который освятил нас своими заповедями и заповедал нам зажигать субботние свечи…»
Однажды в шаббат, соблюдая традиции, подаренные Богом, Ривка ощутила странное движение, стеснение в области сердца. Посмотрела на Лёву, сидящего за столом напротив, сложившего покойно, праведно руки. Вдруг, непонятно почему, неизвестно как, ощутила полное отсутствие своей внутренней старухи. Почувствовала расправляющиеся плечи молодой, любящей женщины. Поняла главную заповедь, предназначенную лично ей: