В конце концов траэмонские власти смирились с неистребимостью Белой арки и, дабы сохранить лицо, объявили ее историческим памятником, не подлежащим сносу. Это произошло еще при королеве Марисиэнне. Остроумное решение очередного консорта. Вдвойне остроумное: оно не только послужило оправданием тому факту, что этот застрявший в реальности осколок дивно прекрасного нечеловеческого сна до сих пор существует, но и поспособствовало улаживанию отношений с темными эльфами, которые к тому времени оправились после разгрома, учиненного объединенными силами людей и светлых эльфов, и вновь начали заявлять о себе как о силе, с которой надо считаться.

Гилаэртис, их новый вождь, занявший место убитого светлыми эльфами Эгнандора, поначалу проявил себя гибким и практичным дипломатом, и все на него нарадоваться не могли, пока не вылезла наружу правда о его плане по восстановлению численности сильварийских эльфов. Тех после войны осталось хорошо если три-четыре десятка, и люди тут были ни при чем. Люди всего лишь хотели прибрать к загребущим рукам плодородные земли между Кочующей грядой и Сильварией – нынешнюю провинцию Манжелиста. Геноцид своим темным сородичам устроили светлые эльфы из Роэндола. По какой причине? Ответ знают только они сами, а задавать вопросы эльфам – занятие такое же неблагодарное, как писать вилами по воде или ловить пляшущих солнечных зайчиков.

Уцелели те, кто рискнул уйти в глубь чаролесья и сумел там выжить. Два столетия спустя – для эльфов это не срок – они вернулись, но их было слишком мало, чтобы отвоевывать у Королевства Траэмонского свою исконную территорию. Поселились в Сильварии, время от времени появлялись в человеческих городах, вели себя неагрессивно. Создавалось впечатление, что они смирились с судьбой и хотят за неимением лучшего влиться в человеческое общество.

Против этого мало кто протестовал. Во-первых, их осталась жалкая горстка, и к тому же среди них не было ни одной эльфийки: то ли неведомое заболевание, то ли проклятие, посланное магами светлых эльфов вдогонку вырвавшимся из капкана беглецам, выкосило всех женщин. При таких условиях они не могли считаться жизнеспособной диаспорой, и выбор у них был невелик: или тихо угасать, оставаясь замкнутой малочисленной группой, или перемешаться с людьми. Во-вторых, у них водились деньги. Золотые и серебряные монеты диковинной чеканки, изъятые, вероятно, из затерянных в чаролесье сокровищниц давно сгинувших цивилизаций. Сильварийцы обменивали их на траэмонские дубры и везде были желанными гостями.

Впрочем, некоторые возражали. Говорили, что от эльфов всегда жди какой-нибудь пакости, крупной или мелкой, по обстоятельствам, а если ничего такого до сих пор не произошло – это вдвойне подозрительно и все еще впереди.

Пакость через некоторое время случилась, но интересы людей она не затрагивала. Как, наверное, и следовало ожидать, погиб при странных обстоятельствах владыка светлых эльфов, руководивший истреблением народа Гилаэртиса. Тот признал, что это работа сильварийцев, и своего личного участия не отрицал – еще бы хваленая эльфийская гордость позволила ему остаться в тени! При этом он добавил, что сводить счеты с людьми не собирается, ведь миновало почти двести лет, и тех, кто действовал в этой войне заодно со светлыми эльфами, давно уже нет в живых, и многое за эти годы переменилось.

Насчет перемен он был прав: Королевство Траэмонское и Светлый Роэндол за это время вступили в фазу расхождения интересов – или, выражаясь без политеса, вконец перегрызлись, так что постигшее роэндолскую верхушку несчастье для траэмонской верхушки оказалось даже кстати.