Вы бы посмотрели, как он взглянул на меня: сначала оторопел, потом я заметила, как в его глазах забегали чертики, и он ответил: «Глупенькая, я же это выдумал». Я чуть не расплакалась, поняв, в какое неудобное положение поставила и Шолохова, и себя.

Второй раз встретилась с Шолоховым, когда он принимал готовый фильм. Он появился, заняв место ближе к экрану. Показ проходил в Малом зале киностудии. Будто какого-то приговора, все ждали мнения Михаила Александровича о нашей работе. Он много курил – вся пепельница была наполнена окурками.

Показ закончился, наступила пауза, и Шолохов обернулся к нам. Было видно, что до этого он плакал. И как-то хрипловато, приглушенно Шолохов сказал: «Ваш фильм идет в дышловой упряжке с моим романом».

И третье общение с Шолоховым было в Питере в дни работы какого-то писательского симпозиума. Я снималась тогда в фильме «Все остается людям», позвонила Шолохову в гостиницу, а у него в номере, как я поняла, веселье. Он радостно сказал: «Ну, конечно же, приходи». И я пришла. В большом номере были распахнуты двери, уставшие гости сидели за столами. Увидев заплывшие глаза Михаила Александровича, я прямо сказала: «Что вы делаете с писателем Шолоховым!» – «Замолчи! – резко оборвал Шолохов. – Ты что думаешь, я не знаю, что выше «Тихого Дона» я ничего не написал?»

(Мне показалось, что Элина Авраамовна сомневается в точности брошенного Шолоховым слова: «выше» или «кроме». На мой взгляд, решительно принципиальная разница, но последнее слово, конечно, и последняя истина – в памяти Быстрицкой.)

– Сума сойти, неужели сам Шолохов это сказал вам, молодой актрисе, в присутствии, пусть и полупьяных, своих коллег!

– Да, он это сказал. Я расплакалась, потому что вдруг поняла, что стоит за этим признанием. Ведь Шолохова гнобили много лет. И следствием этого стало то, что он превратился в пьяницу. Что ж, мы знаем, что и Маяковский не просто так застрелился… У нас как-то принято, что неординарного человека оценивают после смерти. Мне это осознавать очень горько.

– Элина Авраамовна, очень интересно то, что я услышал. Вот что значит узнать правду из первых уст. Но я хотел бы продолжить это «эксклюзивное расследование»: что за размолвка произошла у вас с Игорем Ильинским? Будто бы между вами пробежала какая-то кошка.

– Нет, там не кошка пробежала, а, простите, женщина. И здесь-то я была виноватой… Вы знаете, я такая правдолюбка, люблю, чтобы все было по правде. А дело было так: у нас в театре вышел спектакль «Мадам Бовари», в котором была занята актриса Еремеева, жена Ильинского. И я почему-то бросила ему упрек: «Игорь Владимирович, ну как вы могли отдать роль мадам Бовари актрисе с такой фигурой?». Вы представляете, такое заявить мужу актрисы? Ильинский оторопел. Не дав ему опомниться, я продолжала натиск: «Давайте я ее сыграю». И Игорь Владимирович невозмутимо парировал: «Ну, зачем же сразу мадам Бовари, давайте что-нибудь другое…». Сказал как-то приглушенно, и только спустя время я поняла, что натворила… И не то чтобы я была глупая, я была простой советской комсомолкой-правдорубкой. После этого Ильинский стал меня, как говорится, сживать со света, уничтожать.

Так что мои многолетние антракты в театре – это результат моего, как вы сказали, тяжелого характера. Кстати, в результате инцидента с Ильинским со мной приключился такой эпизод. Я сыграла роль в пьесе Островского «Без вины виноватые», и работа, как мне показалось, получилась удачной. «Надо бы ее записать для показа по телевидению», – подумала я. И пошла к тогдашнему председателю Гостелерадио Лапину. Пошла, зная, что Ильинский предпринимал кое-какие ходы, чтобы записи со мной не было.