Только теперь Маша заметила, что бывший милиционер капитально проспиртован, и пьяные слезы, словно сами собой, снова заструились по его тяжелым брылям.

– А вы, значит, в Москве живете? – поинтересовалась Клавдия Ивановна.

– Живу, – сказала Маша.

– Как приехали – прямо к нам?

– Да.

– Милая вы моя! – воскликнула женщина и, взяв Машу за руки, принялась жадно в нее вглядываться. – Такая модная, видная!

Было видно, что ей хочется спросить, кем эта городская красавица доводилась их сыну, но она не решалась. А у Маши не поворачивался язык, чтобы соврать.

– А правда, что вы были жена известного комментатора Невзорова Александра? – вдруг спросила Клавдия Ивановна.

Маша так опешила, что даже не нашлась, что ответить.

– Полно, мать, – сказал Михаил Палыч. – Не твоего ума это дело!.. Мы тебя, дочка, регулярно наблюдаем по телеку, – словно извиняясь, сообщил он Маше. – Очень складно ты выступаешь и политически остро.

Маша молча кивнула.

– А правда, что эту Чечню хотели одной бомбой накрыть, – спросил он, – только, дескать, эти чечены пока что откупаются?

– У них, у чеченов, все куплено, – со вздохом добавила Клавдия Ивановна. – Говорят, и наш район уж купили.

– А хер им, а не район! – вспылил пенсионер и, вскочив, сделал хрестоматийный жест.

– Нуну, отец, уймись, – прикрикнула на него жена.

– Что ты понимаешь, мать, – вздохнул тот. – Президент у нас неадекватный – вот беда!

Маша снова ощутила в душе прежнюю боль. Она вспомнила, что больше не увидится с Волком. Она смотрела на пожилых супругов и понимала, что те, без сомнения, переживали бы любое ее горе как свое собственное. Но что значит ее боль по сравнению с их болью? Об этом даже смешно говорить. Если бы какаянибудь подруга рассказала ей о своей печали после расставания с неким полковником, с которым переспала в командировке, бесчувственная Маша наверное подняла бы ее насмех.

– Так значит, вы собирались отметить в наших краях свой день рождения? – спохватилась Клавдия Ивановна. – Вместе с Ромой?

– Ты, дочка, у нас будь как дома, – добавил Михаил Палыч, словно забывшись. – У нас тут отдых – благодать божья! Жаль только, Ромы нет, он бы тебе все показал… Дело молодое…

– Нет больше Ромы! – снова заголосила Клавдия Ивановна, закрываясь передником.

Маша бросила взгляд через открытую дверь в смежную комнату и увидела в уголку над широкой железной кроватью с никелированными набалдашниками несколько простых иконок, убранных чистым белым полотенцем, и крошечную лампадку.

Клавдия Ивановна, словно почувствовав ее взгляд, перекрестилась и воскликнула:

– За что, Господи? За что?

И в самом деле, за что?.. Если уж Господь Бог в бесконечной доброте своей и мог на когото прогневаться и решил отнять ребенка, то только не на этих двух бедных стариков, только не у них!..

Маша плакала вместе с ними и думала о том, что если бы ее собственные родители от нее отказались, тогда бы Клавдия Ивановна и Михаил Палыч могли бы удочерить девочку Марию. И называлась бы она не Маша Семенова, а Маша Иванова. Невелика разница.

Она вообразила себе, как папа ковыряется ключом в замке почтового ящика и вместе с «Юридическим вестником» и «Экономикой и жизнью» извлекает это странное письмо. Поднимаясь в лифте, он вертит в руках конверт без обратного адреса со штампом какойто русской не то Швейцарии, не то Венеции, а потом, войдя в квартиру, читает письмо маме, которая вываливает на ладонь из баночки новый патентованный крем и толстым слоем размазывает по морщинистому лицу и шее. Он читает:

«Глубокоуважаемые супруги Семеновы, Иосиф Яковлевич и Ольга Николаевна, сына нашего Рому Иванова разорвало пополам гранатой из подствольного гранатомета в городегерое Грозном, Чеченской АССР, и Мария приехала навестить нас в нашем доме, который, кстати сказать, в настоящее время приватизирован и вместе с участком пятьдесят соток находится в нашем полном законном владении. Имеются у нас также акции нашего совхоза, в котором Клавдия Ивановна проработала до пенсии, а теперь будет получать оттуда дивиденды. В прошлом годе Михаил Палыч тоже вышел на заслуженный отдых как работник внутренних дел, а потому материально мы вполне обеспечены государством. К тому же, и хозяйство, с которого тоже коечто имеем. Вот мы сидели себе вдвоем, говорили, плакали, когда приехала Мария и предложила нам себя удочерить. Чтобы утешить нас в нашем большом горе. Мы конечно согласились, потому что это очень нас утешит, и мы будем чувствовать себя не так одиноко, если мы удочерим Марию и будем ее любить как родную…»