– Перестань, Тони, столько лет прошло…

– Это будет принято во внимание высоким жюри, – радостно возвестила она. – Ну давай же, прыгни для меня разок.

Адам двинулся в раздевалку, быстро разделся, сделал пару наклонов, чтобы размять мышцы, и, волнуясь, направился к вышке.

Он шагал по лестнице, утешая себя тем, что это все-таки не спортивная вышка, а вдвое ниже. Поднявшись на мостик, Адам занял стойку, а внизу все вдруг разом смолкли: при виде его мускулатуры и уверенной позы все предвкушали предстоящее зрелище. Адам сделал глубокий вдох, шагнул вперед, оттолкнулся и мастерски «ласточкой» вошел в воду.

Он вынырнул, отыскал глазами Тони и покричал:

– Довольна?

– Ни в коем случае, – улыбнулась она. – Я не успокоюсь, пока не увижу хотя бы одно сальто.

– Хочешь, чтобы я шею себе сломал? – заныл Адам.

– Нет, – покачала головой Тони. – Хочу убедиться, что ты мне не зря хвалился.

Он рассмеялся, подплыл к краю бассейна и одним ловким движением вскочил на бортик.

Когда Адам вновь появился на вышке, даже официанты замерли и задрали головы вверх. По его жилам побежал адреналин, сердце бешено забилось. Адам быстро шагнул к краю мостика, высоко подпрыгнул, поджал ноги, перекувырнулся через голову и чисто вошел в воду.

На сей раз наградой ему были общие аплодисменты.

Гордый собой, Адам повернулся к Тони, ожидая похвалы. Та с восторгом хлопала в ладоши.

– Еще! – прокричала она, как юная поклонница на рок-концерте.

– Нет, – помотал головой Адам. – Теперь твоя очередь.

– Ладно, – уступила она. – Давай обедать.

Возвращаясь вечером в свое бунгало, Тони снова заговорила о том, что произошло днем.

– Знаешь, – сказала она, – на вышке ты совсем другой человек. Когда ты летишь к воде, ты такой красивый… Даже не знаю, с чем сравнить.

Когда они обустроили свое бунгало, Лиз приняла их приглашение погостить, благо в саду имелся и небольшой гостевой домик.

Обстоятельства, при которых две женщины встретились во второй раз, разительно отличались от их первого знакомства. На похоронах Макса Тони держалась в сторонке и всячески выражала свое сочувствие. Сейчас же она отчетливо уловила силу привязанности между Адамом и Лиз, и в ней проснулось инстинктивное чувство соперничества.

Демонстрируя, как того требовали приличия, интерес к детскому психоанализу, Тони в то же время не считала нужным особенно скромничать относительно своей работы в министерстве.

Она в открытую говорила о влиянии, которое ей пришлось пустить в ход, когда она направила судебных исполнителей для охраны директора одной клиники во Флориде, который по просьбе беременных женщин делал им аборты.

В этой связи у них с Адамом состоялся единственный неприятный разговор за все время, что они были вместе.

– Жаль, что ты недолюбливаешь Лиз, – заметил он по возможности беспечным тоном.

– С чего ты взял?

– Считай, что это мое предположение, – ответил он. – Ну скажи, при всех твоих заслугах, так ли уж обязательно было хвастаться тем, что ты отстаивала чье-то право на аборт, перед женщиной, страдающей бесплодием?

– Перестань, Адам, – рассердилась Тони. – Извини, если я, как ты говоришь, «хвасталась». Но ведь Лиз живет в реальном мире, в котором большинство женщин могут иметь детей и рожают их. Ты же не можешь всю жизнь ограждать ее от разговоров, травмирующих ее психику.

– Ладно, не нужно только седлать моего любимого конька и говорить о деторождении. Просто впредь постарайся быть тактичнее, хорошо?

Тони уже научилась распознавать момент и, когда требуется, могла сменить пластинку.

– Вот в чем твоя неотразимость: в тебе непостижимым образом сочетаются трепетность натуры и мужская сексуальность.