– Не смей, глупец! – закричала Зирель. – Не трогай тело и голову, мальчишка еще понадобится!

– Ну ла-адно, – протянул Тома с наигранной грустью, – тогда, может, пальцы? Рук или ног? Что тебе дороже? – издевался он, а меня всего било в истерике, я понимал, что меня ждет, какая нестерпимая боль. – Ну раз ты молчишь, я решу за тебя сам.

Он приставил орудие к моему большому пальцу левой руки. На секунду из моего горла не мог вырваться ни один звук, я не верил, не мог поверить, что сейчас, буквально через несколько секунд, я фактически лишусь пальца. Затем последовала боль, как будто через твой палец прогоняют электрический ток, раскаленные иглы, как будто его обливают кислотой и раздавливают под тяжестью одновременно. Я ничего не чувствовал, кроме боли, ужасной, непередаваемой, только потом я понял, что начинаю хрипнуть от своего крика.

– Ну что ты так кричишь, малыш? Это же только первый пальчик! У тебя еще целых четыре! Будешь говорить или продолжим?

– Пожалуйста, прошу! – Из моих глаз уже не катились слезы, я даже рыдать был не в силах.

– Говори, щенок, где Филиппа?

– Нет, нет…

Указательный палец пронзило той же болью. Горло жгло от порванных голосовых связок. Я кричал, я молил о пощаде, но это его еще больше раззадоривало. Он схватил средний палец и проделал то же, что и с предыдущими. Я потерял сознание. Я провалился в какую-то сладкую негу, в пустоту, у меня ничего не болело там, я, кажется, был счастлив. Несмотря на то что там было темно, я чувствовал себя в безопасности, спокойно. Там меня не мог достать Тома со своими пытками. Внезапно что-то начало стучать мне в грудь, прямо в солнечное сплетение. Темнота начала рассеиваться, а боль потихоньку возвращаться. Я вновь увидел перед собой Тому и Зирель на кресле.

Еще один разряд в грудь полностью вернул меня в действительность. Специальный пробудитель, если вдруг жертва потеряет сознание, – это приспособление возвращает в реальность. И только что Тома испытал это на мне.

– Куда это ты, Марти? Думал отдохнуть от меня? Нет, нет, у нас еще целых два пальца и куча вопросов!

Мой безымянный палец почувствовал ту же боль, я уже не мог терпеть, уж лучше смерть, чем испытать такое. Остальные прожженные пальцы болели так, как будто их непрерывно ломают, каждую косточку, потом эта боль плавно перетекала в режущую, как будто с пальцев живьем снимали кожу, затем нервы, а затем дробили кости. После всего этого наступало затишье, пальцы будто помещали в лед, но это было всего на несколько секунд, затем их будто поджигали, и все сначала. Эта боль была еще хуже, чем прожигание.

– Где Филиппа?! – кричал он, хватая мой последний палец.

– Ее нет! Она не тут! Мы не нашли ее! – отчаянно закричал я, только чтобы он не прожигал мизинец, только чтобы я не терпел все это вновь.

– Кто мы?!

– Я… папа! Папа!

– Николас? – подала голос Зирель. – Значит, он тут?

– Да!

– А Филиппа где?

– Не знаю! – провыл я.

– Что вы собирались делать? Вы собрали армию? – наступал Тома.

– Нет… я не знаю…

– Жги еще один! – властно приказала Зирель.

– Нет, нет, прошу, не надо!

Я лишился мизинца. Теперь вся кисть левой руки была непригодна.

– Малыш, да у тебя пальцы кончились! За вторую руку будем приниматься или по-хорошему все скажешь? – язвил Тома.

– Я не знаю… мы должны были привести Филиппу… Парельо отправился искать Артоса… но мы не знаем, нашел или нет… я ничего не знаю!

– Отлично! Армия Артоса! Уводи пацана, он бесполезен! Все, что нужно, мы узнали.

Тома отстегнул меня от стула и потащил в темницу. Кисть нестерпимо болела, я не чувствовал ничего, кроме этой боли. Я даже нормально ходить не мог. Он кинул меня на сырой, прогнивший и заросший плесенью пол. Я свернулся калачиком и принялся тихо плакать и поглаживать левую руку, от прикосновений боль удваивалась, от нее никуда не деться, был только один выход, но я не мог этого сделать.