Проблема остается актуальной и для стариков, глядящих в свое будущее. Ситуация противоречива: вся жизнь призывает к тому, чтобы оставаться молодым, вести активный образ жизни. Эта жизнь имеет и подлинные ценности: улучшать, производить, строить, осуществлять, в том числе для других. И все же наступает возраст, когда работоспособность снижается, знания и умения, мысли и слова устаревают, на поверхность выходит хрупкость и беспомощность – и это в контексте социальной жизни, одержимой духом конкуренции.
Одна пожилая женщина из дома престарелых в книге «Дом с огнями» Паоло Барбаро говорит девушке: «Старики падают от пустяков. Даже от ветерка. Падают наземь. А снаружи всегда дует ветер, сильный ветер. Они падают словно листья»[3].
Возникают простые человеческие вопросы: как реагировать на старость, как не стать жителями материка стариков, не угодить в «паркинги» домов престарелых, не утратить значения и роли среди живых? Старики совсем не хотят так кончить, они желают жить. И все же они сомневаются, скрывают свои неудачи, теряют уверенность в действиях и отношениях. А в обществе, все более охватываемом духом конкуренции, уверенность значит так много. Кажется, что характер – это все. Секрет в том, чтобы оставаться молодыми, уверенными. Но не всегда возможно продолжать участвовать в соревновании, в борьбе.
Подлинное спасение – в том, чтобы продолжать поиск. Жизнь продолжается и в этом поиске подлинной мудрости. Тогда вещи, которые можно сделать, ценятся за то, чем они являются: поддержка старика в разные моменты его повседневной жизни заключается в конкретных действиях, в мелочах, в словах, но важно размышлять над тем, что все это означает. В жизни со стариками скрыто богатство мудрости, которая говорит, побуждает к действию, обращаясь к каждому и ко всему миру: повседневный опыт – это своего рода лаборатория мудрости. Соавторами этого размышления, пророчества, говорящего с этих страниц, выступают люди, посвятившие старикам многие годы своей жизни. А, как я уже говорил, это – богословие, рождающееся из жизни, мудрость, сокрытая в действиях повседневной жизни.
Нельзя притворяться, что старости не существует: что-то меняется, что-то будто слабеет, затухает, но не все кончается с ее приходом. Журналист Жан-Пьер Дюбуа Дюме в своей книге «Стареть не старея» так писал об опыте осознания собственного возраста: «Приближения старости никогда не чувствуешь, и вдруг она – тут как тут: будто бы ничего не изменилось, но она была здесь уже давно, постепенно овладевая мной, и вот – все изменилось, и другие мне об этом напоминают»[4]. К каждому приходит старость. Никто не может сказать, что избежал ее, за исключением тех, кто умер молодым. И кажется, старость разрушает многое из того, что было создано на протяжении жизни. Порою все. Великий старик, генерал Де Голль, говорил: «Это крушение»[5].
Старость – это крушение столь многого, что мы создаем в жизни, катастрофа, которая сохраняет нам жизнь, но оставляет одни обломки от нашего судна. Крушение, оставляющее в нас глубокие шрамы, лишающее нас отваги вновь выйти в море. Крушение, выбрасывающее нас на остров заката.
Каждый из нас пытается отрицать грядущую перспективу крушения. Однако не стоит ли вместо этого осветить его светом Евангелия? Не стоит ли больше и лучше объяснять, что долгие годы жизни – благословение? Не стоит ли, обращаясь к печали стариков, сказать, что жизнь имеет смысл даже тогда, когда человек теряет способность потреблять, говорить, двигаться?
Конечно, старик, выброшенный бурей на остров заката, весьма далек от образа библейского старца. Очень четкий пример этого видения мы находим в описании смерти Авраама: «Дней жизни Авраамовой, которые он прожил, было сто семьдесят пять лет; и скончался Авраам, и умер в старости доброй, престарелый и насыщенный жизнью, и приложился к народу своему. И погребли его Исаак и Измаил, сыновья его, в пещере Махпеле, на поле Ефрона, сына Цохара, Хеттеянина, которое против Мамре, на поле, которое Авраам приобрел от сынов Хетовых. Там погребены Авраам и Сарра, жена его. По смерти Авраама Бог благословил Исаака, сына его» (Бытие, 25: 7-11). Авраам прожил до ста семидесяти пяти лет, после чего умер «в старости доброй». Прекрасно сказано: