– Что с тобой, Леночка? Что случилось, чтото со Светой? – закидал ее вопросами Константин Степанович. – Ну скажи же что-нибудь, не томи душу!

– Она на свалке, надо ехать, – вымолвила она.

– Как на свалке, на какой? Что она там делает? – закидал жену вопросами отец Светы.

– Лежит загорает и нас ждет!

– Ты только не волнуйся и успокойся! Самое главное, что она объявилась, слава Богу, – говорил отец, надев пиджак и завязывая шнурки, – сейчас мы ее заберем и все будет в порядке.

– Все ли будет… – неясно, то ли спросила, то ли заявила мать Светы.

– Ты, дочка, не бойся. Я тебе плохого ничего не сделаю, – говорил Свете друг Вадимыча, – сейчас я чайник на огонь поставлю – чай пить будем, – говорил он ласково-скрипучим и пропитым голосом.

– Меня Хмырем все зовут, то бишь кликуху такую дали, а так я дед Миша, можно просто дед, а тебя как зовут?

– Света, – прошептала девушка.

– Ну, Светочка, главное, что в жизни ни происходит, какие она беды человеку ни преподносит, самое главное – это не обозлиться, не ожесточиться на весь мир. Я вот недавно бомжевать стал, как дочь с сожителем своим выгнали меня из моей квартиры на улицу, так я сразу как-то потерялся, в людей, в добро веру потерял, а главное – в силу прощения. Когда я раньше в техникуме преподавал, так думал – иных понятий нет, а оно вон как! На улице понятия всех ценностей иные, здесь и люди другие, и правила. Но есть все-таки общая ценность, которая присуща сильным людям, и в ней, в этой ценности, гарантия непадения до облика зверя. Ибо только человек с душой человеческой может еще оставаться человеком. Вот слабые люди становятся злыми, сильные люди остаются собой, – философствовал Хмырь. – Как там в Библии сказано: «Прощайте врагов своих». И ведь верно, я по себе сказать могу, вот если я на кого-то в обиде, то я думаю постоянно об этом – о нем, об обидчике, и постоянно с ним сталкиваюсь, и он меня еще сильнее обижает. А вот я тут простил одного, так и не вижу его совсем, во как. Только прощать надо всем сердцем своим, сразу и навсегда. Иначе не будет вот этой волшебной силы прощения, – говорил Хмырь, склонившись над Светой и поднося к ее губам нечто, похожее на чай.

Света приоткрыла глаза.

– Господи, – взмолилась она, – только не надо опять! – В ее воспаленном мозгу возник образ бандита с железной клипсой во рту и в ухе.

– Что ты? Что ты, милая? Я же тебе чайку сделал, на-ка вот, держи, – говорил Хмырь, вкладывая в Светины руки железную кружку с горячим чаем и смахивая с лица Светы ее налипшие волосы.

Но Света, из последних сил, оттолкнула склонившегося над ней человека. Внезапно раздавшийся крик бомжа заставил ее поднять голову.

– Господи, что же это?.. – вскричала она. Перед ней лежал Хмырь, а из груди его торчал арматурный штырь, на котором перед тем висел над огнем котелок.

Буро-красная кровь стекала каплями по штырю. Хмырь прошептал, глядя добрыми на Свету глазами:

– Смерть свою я тебе прощаю.

– Только не вы! Что же это такое! – зарыдала она взахлеб. Ответом ей было отражение языков пламени в синих и уже стеклянных глазах деда Миши. Света снова потеряла сознание.

– Вот, кажется, он нам звонил, – сказала Елена Михайловна, остановив машину рядом с человеком.

– Здравствуйте, – начал сразу Вадимыч, – вы родители Светы?

– Да, – сказал отец, – где она? Вадимыч молча побрел вперед к своему сараю.

Через несколько минут он распахнул дверь сарая и, заглянув внутрь, резко отпрянул назад.

– Что такое, в чем дело? – спросил Константин Степанович.

– Там, там… – дрожащим голосом проговорил Вадимыч, указывая рукой внутрь.