Так как я и мои братья получили так много от общения с Бхагаваном, мы стали призывать и других ехать в Тируваннамалай и получать даршан Бхагавана. Не всегда, однако, нам сопутствовал успех. Однажды мы убедили одного нашего приятеля поехать на даршан к Бхагавану. Вернувшись, он сказал нам: «К какому негодному свами вы меня отправили! Я думал, он почитает божеств, а он в день Экадаши резал лук[12]!»

Мы пытались объяснить ему, что не должны мерить величие джняни (познавших) своими мерками, и указывали на то, что для джняни нет Бога, которого ему необходимо было бы почитать. Но приятель так и не согласился с тем, что мы пытались ему донести. Он ожидал, что человек из семьи брахманов будет демонстрировать свою святость по меньшей мере следованием устоявшимся традициям своей касты. Ну что тут можно сказать? Бхагаван и сам не стремился к тому, чтобы его понимали люди, которые того не заслуживают.

Бхагаван однажды заставил меня покончить с одной привычкой, связанной с традициями. В тот вторник было полнолуние, и все жители Скандашрама совершали ежемесячную процедуру обривания[13]. Бхагаван сказал, что я тоже должен обрить голову. Это противоречило писаниям – семьянин не должен обривать голову в такой день – и я заявил об этом Бхагавану. Он проигнорировал мои слова и все-таки заставил меня обрить голову.

Будучи убежденным, что даршан Бхагавана пойдет на пользу всем и каждому, я посылал к нему многих людей, но Бхагаван не одобрял мою миссионерскую деятельность.

Во время одного из моих посещений Бхагаван сказал мне: «Ты и твой брат разнесли весть о том, что здесь есть Махариши. Люди верят вам до того момента, пока не приходят сюда и не видят меня, сидящего здесь в углу. Они думают: „Неужели это он и есть?“, разочаровываются и уходят, понося вас».

Я согласился с Бхагаваном, что многие люди не в состоянии распознать его величие. «Этих людей, словно туман, окутывает эго, – сказал я, – они находятся в таком плачевном состоянии, что даже встретив Бхагавана, не могут распознать его».

Затем я попытался оправдаться: «Найдя столь великого джняни, разве можем мы молчать? Мы чувствуем, что просто обязаны поделиться с другими этой радостью». И чтобы подчеркнуть сказанное, я спел строфу Таюманавара на тамильском языке, в котором выражалась та же идея:

Даже вороны не могут молчать, когда найдут пищу.

Они зовут других птиц, чтобы разделить с ними

трапезу.

А мы нашли безграничную радость, она просто

переполняет нас.

Идите сюда, люди! Придите и разделите ее с нами!

И все же Бхагаван, казалось, был немало расстроен моим миссионерством, потому как ответил: «Сейчас даже вороны перестали звать других птиц».

Однажды брат моей жены, который тоже был ярым последователем Бхагавана, привез в Тируваннамалай одного своего друга. Он рассказал ему о величии Бхагавана и убедил поехать к нему.

Во время беседы с этим человеком Бхагаван превозносил достоинства Аруначалы. Он сказал: «Важно то, что здесь Ишвара явился в человеческой форме[14]». Человек спросил очень нетерпеливо: «Где, где он?»

Бхагаван ответил: «На этой горе растет огромное дерево с очень большими листьями. Ишвара сидит под ним».

Мой шурин принялся отчитывать своего друга: «Ты полный идиот, невежество затмило твое зрение». Указывая на Бхагавана, он продолжал: «Ты не можешь увидеть Ишвару, даже когда Он сидит прямо перед тобой!» Бхагаван, не одобряя вмешательства моего шурина, повернулся к нему и сердито сказал: «Довольно! Довольно!» Бхагавану нравилось, когда с ним обращаются как с обычным человеком, а не как с Господом-Богом. Он не хотел, чтобы тот факт, что он