Уже перед ужином в палате снова появился майор Агеев.

– Как ты себя чувствуешь, Шурик? – спросил он, вновь положив мне руку на плечо.

Скорее всего мы оба понимали глупость этого вопроса, а майора волновало состояние моего здоровья и как я перенес это известие, но других слов он не нашел.

– Нормально… – буркнул я.-Я хочу, чтобы меня не трогали…

Видимо лежавшим со мной в палате ребятам рассказали обо всем, а поэтому они только тихо входили и выходили из палаты. Все же на ночь мне вкололи укол, и я спокойно проспал всю ночь. Но едва проснувшись утром, я вновь вспомнил все.

Такого тяжелейшего удара от жизни я после всех испытаний в армии не ожидал. Но я уже стал четко мыслить. Да, мне был положен отпуск по семейным обстоятельствам. Но похороны родителей уже состоялись. К тому же, я отлично представлял, что могло остаться от пассажиров после авиакатастрофы, а поэтому понимал, что в символически захороненых в закрытых гробах могло находиться все что угодно, останки других пассажиров, но не моих родителей. Просто теперь на кладбище было обозначение место, где могли бы лежать мои родители много лет спустя.

Я на мгновение представил, как вернусь в пустую квартиру, буду выслушивать соболезнование соседей и друзей моих родителей, сидеть у могилы, возможно не известных мне людей, вспоминая родителей, и пить, пить, пить....

Да, я мог уже завтра уехать в Баку. Скорее всего друзья отца, в память о нем, позаботились бы обо мне, а мой отпуск оказался бы "дембелем". Я бы больше никогда не увидел бы эти ставшие мне ненавистными пески и горы Афганистана.

Честно говоря, даже сейчас, я не знаю, какое бы принял тогда решение. "Но одна беда не ходит…" В этот день меня заехал проведать Виктор Кравченко из нашей роты. Он сообщил, что накануне в бою погиб весельчак и балагур из Одессы Серега Тихий, вытащивший меня на себе с поля боя.

Не знаю, как бы поступили другие, находясь на моем месте, но для меня вдруг перспектива пьянства в пустой квартире и постепенная деградация показались отвратительными. К тому же, я не мог предать память Сереги и других парней, вернушихся на Родину "грузом 200". Я не мог вернуться в Баку даже на 10 дней. Для меня начиналась "своя война". Я решил остаться здесь за Серегу, тем более, что меня практически никто и нигде больше особо не ждал.

Уверен, что родители понял бы и простили меня. Особенно отец.

Отец… Сергей Иванович Иванов…

Это бы особенный, я бы сказал уникальный человек. Не потому, что это был мой отец. Ему удалось пронести через всю жизнь доброту к людям и какую-то детскую наивность. Только теперь я понимаю, как тяжело и в то же время легко было с ним матери.

Когда я подрос, то был удивлен его неприспособленностью к жизни, пытался с ним спорить, но он всегда с обезоруживающей улыбкой, спокойным тоном отстаивал свое мнение. Мне оставалось только принимать его таким, как он был, любить и уважать. Отец был достоин и того, и другого. Он был неисправимым идеалистом и искренне верил в Светлое Будущее, а все недостатки системы объяснял "местными факторами". Особенно его аргументы были вескими во время Юрия Владимировича Андропова, когда попытались навести хоть какой-то порядок, не взирая на ранги, и с началом перестройки Михаила Сергеевича Горбачева.

В то же время отец был всегда окружен друзьями, бескорыстно помогал всем. Он не был карьеристом, хотя имел светлую голову. Только я знаю, что на идеях отца трое защитили диссертации, но только один из них упомянул его имя в своей работе. Но отец не обижался и не завидовал, а искренне радовался ycпexaм друзей.