Третий корабль, гораздо крупнее двух предыдущих, ворочал длинными стволами, попарно выглядывавшими из пяти плоских огромных башен, и воздухоплаватель обратил внимание, что направлены они отнюдь не в сторону мельтешащего впереди британского эсминца. «А неплохо было бы, накрой они сейчас лимонников полным залпом… – подумалось воздухоплавателю. – От этой мелкоты и щепки на воде не останется, если тяжёлый чемодан угодит ему между труб!»
Изображение линейного крейсера стало надвигаться, увеличиваясь, и немец вопросительно глянул на Фламберга. Тот развёл руками.
– Я тут ни при чём. Къяррэ зачем-то решили приблизиться к большому кораблю. Посмотрим, дальше наверняка будет интересно…
Из воспоминаний коммандера Хиггинса,
третьего баронета Гарвика.
В 1917-18 гг. командира
HMS «Лизард»
«…Я не беспокоился за мониторы – эти небольшие, но хорошо вооружённые корабли вполне способны постоять за себя. К тому же их низкие, едва видные над водой силуэты сами по себе служат неплохой защитой от вражеских снарядов. И тем сильнее было моё удивление, когда спустя несколько минут я увидел, что бой, в сущности, закончился, едва начавшись. „Бреслау“ после нескольких залпов в нашу сторону (видимо, они тоже опасались торпедной атаки) перенёс огонь на „Раглан“; несколькими минутами спустя к нему присоединились и одиннадцатидюймовки „Гебена“. Ответный залп „Раглана“, два четырнадцатидюймовых снаряда, лёг далеко за кормой „Бреслау“. М-28 со своей единственным орудием калибром в девять с половиной дюймов тоже вступил в бой – но это уже не могло отсрочить того, что произошло в течение следующих четверти часа. Третий или четвёртый залп линейного крейсера накрыл „Раглан“, и после этого попадания пошли один за другим, после чего монитор с оглушительным грохотом взорвался. „Гебен“ перенёс огонь на М-28, тремя залпами превратив храбрый кораблик в костёр; и в этот самый момент в небе, примерно на высоте полумили над германским ордером возникла алая тень. Я вскинул к глазам бинокль, но внимание моё было отвлечено гидропланом „Шорт“ – держась футов на сто ниже странного гостя, он широким виражом заходил для бомбометания на „Гебен“. Я перевёл бинокль на немецкий крейсер – было отчётливо видно, как разбегаются по своим постам расчёты противоаэропланных орудий, как комендоры крутят штурвалы наводки, задирая стволы к небу. Но всё же первым огонь по воздушным целям – по „Шорту“, а так же по непривычного вида ярко-красному дирижаблю – открыли зенитчики „Бреслау“, и я мысленно поаплодировал их расторопности и великолепной выучке…»
Теллус, Загорье.
В Заброшенном Городе.
– Смотрите-ка, гидроплан! – рявкнул вдруг фон Зеггерс, отчего стоявший рядом с ним профессор Смольский вздрогнул. – Англичанин, химмельдоннерветтер – поплавковая каракатица, в точности, как «Шорт» бедняги Инглишби, земля ему пухом, на котором он протаранил мой L-32![2] Только целит он не в къяррэ… да, точно, в «Гебен»! А корабля къяррэ эти пожиратели пудингов, чтоб им сто раз икалось, похоже, до сих пор не заметили!
Опытный воздухоплаватель оказался прав в первом, но ошибся во втором. Рядом с бортом линейного крейсера выросли всплески от бомб – промахи, промахи! Одновременно «Шорт» заложил вираж с набором высоты, а в кокпите забилась огненная бабочка – стрелок-бомбардир, избавившись от бомбового груза, переключил внимание на идущее наперерез гидроплану алое чудовище. Часть патронов в пулемётном диске были трассирующими, а потому дымные полосы летели зрителям прямо в лицо – и, несомненно, поражали корабль къяррэ.
– А толку-то… – пробурчал фон Зеггерс. – Целый корабль – это не «медуза», его твоим дерьмовым «Льюисом», разве что, пощекота…