– Твоя доля, – сказал он.

– Ты с ума сошел, Явуз? – Не на шутку рассердился Антон. – Разве мы сюда за ассигнациями пришли? Верни на место.

– И не подумаю. – Тот взял все деньги и сунул во внутренний карман плаща. – Я сейчас скрываюсь, и мне пригодятся.

Ладно, бог с ними, с деньгами. Главное, папки здесь.

Достали. На одной из них было каллиграфическим почерком выведено «Кудасов, Иван Леопольдович», а на другой – «Ремизов, Илья Ильич». На третьей чернилами было написано: «Мурзеев, Афанасий Степанович». Антон сразу приметил тот факт, что писались только имена, и больше ничего: ни званий, ни чинов, ни какой-либо другой информации.

Все три имени Антону были знакомы. Но если с первыми двумя он был знаком лично, то о Мурзееве только слышал.

Впрочем, слышал не только он, но и весь город. Занимал этот человек высокую должность городского полицмейстера и подчинялся только лишь генерал-губернатору. Нравом он слыл крутым, характером вспыльчивым, но дело свое знал на отлично. Подчиненные его побаивались, но в преступном мире, что удивительно, он снискал добрую славу. Начиная от медвежатников и заканчивая королем преступного мира города, самим Тузом, его уважали за силу духа и твердость слова.

Несколько лет назад, когда в карету генерал-адъютанта Охрятина бросили бомбу и взорвали вместе с семнадцатилетним сыном, Мурзеев лично явился к этому самому Тузу и велел в течение четырех дней отыскать негодяев, нанесших пощечину русской государственности. Взамен обещал какое-то время не трогать щипачей, промышлявших в театрах и кабаках, а также закрыть глаза на разбойные нападения и квартирные кражи, если те не сопровождались убийствами. В противном случае, сказал он, начнутся облавы, что не сулит королю преступного мира ничего хорошего. Но горячие уверение Туза (впрочем, вполне справедливые), что его люди никогда бы не совершили такое неслыханное преступление, тем более с помощью бомбы, не подействовали. Мурзеев отлично понимал, что это дело рук революционеров, но решил заручиться поддержкой Туза. Зная, что у строгого полицмейстера слова не расходятся с делом, главарю ничего другого не оставалось, как согласиться. Правда, за четыре дня не управились, понадобилось шесть, но людей, совершивших теракт, нашли и казнили. Туз сдержал свое слово, сдержал его и Афанасий Степанович.

Правда, все это были только слухи, и как обстояло дело на самом деле, наверняка не знал никто. Но все отлично понимали, что в большом городе властям часто приходится сотрудничать со своими непримиримыми врагами, чтобы обезглавить врагов еще более опасных. Если с бандитами еще можно было о чем-то договориться и заключить пусть шаткое и временное, но перемирие, то с террористами дело обстояло хуже. Порой Охранке и Жандармерии удавалось завербовать некоторых молодых активистов народовольцев, но результаты это давало более чем скромные. На место ликвидируемых большевиков и анархистов приходили новые, и ничего поделать с этим было нельзя. Сам Мурзеев любил приводить параллель со Змеем-Горынычем: отрубишь у него одну голову, на ее месте вырастают две. Бить надо в самый центр, но сделать это пока не представлялось возможным. Уровень подготовки, организованности и конспирации с каждым годом улучшался, и это вселяло в защитников Российской Империи неподдельную тревогу.

Но, помимо служебных качеств, полицмейстер был известен в городе своей любовью к шикарному образу жизни. По улицам он разъезжал в дорогущей карете, запряженной лучшими скакунами, каких только можно сыскать в округе. Украшена она была золоченым вензелем, что делало ее узнаваемой еще издалека. Появляться на публике любил эффектно, со вкусом. Например, к Тузу приехал на своем знаменитом экипаже в сопровождении нескольких унтер-офицеров при полном параде, а на светские вечера прибывал непременно с молодой супругой. Супруга была чертовский хороша собой и одевалась в самые модные наряды. Впрочем, подобные мероприятия посещал он нечасто по причине большой занятости.