Ну а про Ингу и говорить нечего. Сука она. Знаю же, что нельзя на неё реагировать, но всегда очень тяжело переживаю, особенно когда она задевает маму.

При жизни мамы отец не знал о моём существовании, но незадолго до смерти она нашла его и всё рассказала. Когда она умерла, папа приехал в Новосибирск и забрал меня к себе. Я к тому времени только закончила школу. Для его жены и дочери это был жестокий удар, так что вся их ненависть к моей маме обрушилась на меня.

Тамара меня просто не замечала, а Инга постоянно цеплялась и изводила. Отец всё время пропадал на работе и защитить меня не мог, да его и самого нещадно клевали за измену столетней давности. Сколько раз я думала сбежать, уехать куда глаза глядят. Хотела пойти работать, снять квартиру, но отец не разрешил.

Когда папа решил отправить меня учиться в Италию, это всех устроило. Отец построил успешный и самый крупный в России бизнес по импорту вина и отправил меня учиться на энолога*. Специальность я сама выбрала и он это одобрил.

*(Энолог – специалист, создающий вино)

– Лиза! – Доносится до меня голос папы. – Лиза!

Я отрываюсь от воспоминаний и поднимаю глаза. Наверное выгляжу я отстранённо. Мы сидим за столом в ресторане «Пушкин», это обычный пункт программы для многочисленных папиных гостей.

– Я же говорила, что она дурочка, – по-английски произносит Инга и заливисто смеётся, опуская свою руку поверх руки Марко.

От этих слов, адресованных не мне, а постороннему человеку я вспыхиваю.

– Прекратишь ты уже? – по-русски одёргивает её папа.

Конечно, не прекратит, это же Инга. Марко бросает на неё немного удивлённый взгляд и поворачивается ко мне:

– Лиза, ты во Флоренции училась?

Он смотрит прямо и беспардонно, обшаривает моё лицо, соскальзывает на шею, обжигает взглядом ключицы и надолго задерживается на груди, припоминая, должно быть, что у меня там под платьем. И опять этот голос, адресованный мне. Я снова краснею и страшно на себя злюсь.

– Да, – отвечаю я и опускаю глаза на льняную салфетку, лежащую на коленях. Провожу по ней пальцами и её шероховатая поверхность немного меня успокаивает.

– А вам Пьерджорджио Аурелли не читал лекции?

– Да. Мы единственный поток, у которого он вёл занятия, – говорю я, собрав силы.

– У тебя отличный итальянский.

– Спасибо.

– Как у настоящей итальянки.

Я расплываюсь в улыбке. Люблю, когда хвалят, но он остаётся абсолютно серьёзным и это выглядит немного странно.

– Что ты сказал? – по-английски спрашивает Инга, но Марко не отвечает.

– Пьерджорджио скоро начнёт работать у меня в хозяйстве, – говорит он мне, – и попробует сделать мои вина ещё лучше.

Ничего себе, самомнение. Пьерджорджио, между прочим, лучший энолог Италии.

– Да куда уж лучше, – язвительно замечаю я.

– Лиза, – отец делает страшные глаза, – ты думай, пожалуйста, что говоришь.

Ну вот кто меня за язык вечно тянет. Моя насмешка, кажется, задевает Марко и он отворачивается к Инге, внезапно теряя ко мне интерес.

В течение дальнейшего разговора он на меня больше не смотрит. Обиделся, что я не бросилась его расхваливать, ведь главное его вино попало на первые места в самых престижных международных рейтингах.

– Момент исторический, – говорит папа, когда разговор возвращается к вину, сделанному Марко, – никогда ещё сицилийское вино не занимало такое высокое место.

Вино действительно получилось очень хорошим, даже потрясающим, и я прекрасно понимаю сколько для этого потребовалось труда, сил и таланта.

Добившись такого успеха, наверное, есть от чего закружиться голове, но нельзя же так явно показывать своё высокомерие окружающим, а Марко явно его демонстрирует, когда отец его хвалит. Меня это бесит. И я не могу понять, что со мной, поскольку бесить меня начинает всё вокруг.