Максим поморщился. Долька подождала, потом спросила:

– А ты себя в первый день помнишь?

– Нет, – Максим снял с колен гитару. Поставил её вертикально, между собой и Долькой. Щит. Ограждение.

– Тогда я тебя тоже не помню…

В окна галереи лупил дождь. Капли звенели о жестяной подоконник – будто с неба мелочь просыпали.

– Знаешь, почему меня Долорес зовут? Дед захотел. У него одноклассницу так звали. Она была настоящая испанка, дочь революционеров. Она потом из Союза уехала. Дед её всю жизнь любил. Думал, дочку так назовёт. А у него сын родился. Мой папа. И тогда дед…

– А ты знаешь, как «Долорес» с испанского переводится? – перебил Максим. – Вообще-то «боль», «беда»… А виа Долороза – это улица, по которой Иисус с крестом на Голгофу шёл.

– Вот видишь. Меня на самом деле Беда зовут. Вы все – Долька, Долька… А я – Тяжкая Доля…

Макс вскочил, взвалил гитару себе на спину. Сделал вид, что бредёт, изнемогая под тяжестью.

– Кто ещё дурак-то? – спросила Долька. – Как дитя малое.

– Да тебе же нравятся дети малые, – огрызнулся Макс. – Весь этот детсад. Кашу варила, деток кормила. Так и будешь им всю жизнь коленки штопать?

– Ага. Всю вечность. И штопать, и спать укладывать.

– Эксперимент века! Операция «Детки на планетке»!

– А какие варианты?

– Рапорт написать не хочешь? Раскаялась, осознала, отработала… Восстановите в той же должности. Что, трудно?