В соответствии с лучшими традициями соцреализма на картине был изображен хозяин кабинета — Анатолий Францевич Шварц — плечом к плечу с президентом России. Оба они — губернатор и президент — стояли на высоком берегу реки и любовались Сибирской ГЭС и косым журавлиным клином, пересекающим небо в том направлении, куда указывала губернаторская длань. Тот факт, что в действительности президент государства никогда не бывал в Сибирской губернии и тем более не любовался на пару с губернатором мощными турбинами гидроэлектростанции, ничуть не смущал ни автора живописного полотна, ни хозяина кабинета.

Смущало другое — изображение Президента России морально устарело, и на холст само собой просилось новое, молодое лицо.

— Может, все-таки лучше новую нарисовать? — размышлял вслух Анатолий Францевич, также устремив взор на шедевр местного придворного живописца.

Секретарша всем своим видом выражала полную готовность поддержать любую точку зрения, которую одобрит шеф. Живописец скромно держался в стороне. От его сапог на паркете растеклась грязная лужа. Художник мял в руках лохматый татарский малахай и всей душой надеялся на новый заказ.

— Пожалуй, лучше новую, — рассуждал Шварц. — Хотя… если только лицо перерисовать и фигуру немножко подправить, то и эта сойдет.

— Немножко не получится, — вставил художник, — телосложение отличается сильно.

— Да? — Наклонив голову, Шварц изучал картину. — Что ж, тогда, пожалуй, новую…

— Лучше подождите, — советовала секретарша. — А то мало ли? Сами знаете, где живем. В такой стране все может произойти.

— Да-да, это точно, это точно, — задумчиво подтвердил губернатор. — Любая неожиданность, любое западло… Напишем, деньги потратим, а потом раз, и опять что-то случится… Так портретов не напасешься. Может, получится? Если только одно лицо изменить? Нет, не получится, теперешний ниже ростом и морда у него узкая. Если тонко так подмалевать, с этой стороны убрать, березки подрисовать, облаком закрыть. Васькин, ты как считаешь? Можно только одну фигуру перерисовать, а все остальное оставить как есть?

— Можно все испортить, — обиженно гудел художник, — реализм пропадет. Придется фигуру менять, пейзаж дописывать, кое-что передвигать… Может не получиться. Будет не слишком эффектно. Надо подумать…

— Думай, — разрешил губернатор и резко поменял тему разговора: — А что Трегубова? Все еще сидит?

— Сидит, Анатолий Францевич, — подтвердила секретарша.

— Ты сказала, что меня нет?

— Сказала.

— Что сегодня приема нет?

— Да.

— Говорила, что я завтра ее с утра приму?

— Говорила, Анатолий Францевич.

— А что в областную думу срочно еду?

— Все равно сидит.

— Черт! Вот настырная баба, — с досадой покачал головой губернатор.

Секретарша изобразила на своем лице полное понимание чувств высокого начальства.

— Всю неделю ходит, как на работу, — подтвердила она. — Лучше бы по адвокатам бегала. Они ей сейчас больше нужны… Вот, кстати, — доставая из папки лист бумаги и укладывая его на стол перед Шварцем, добавила она. — Трегубова передала новое письмо на ваше имя.

Губернатор одним глазом покосился на бумагу и сморщился, словно хлебнул уксуса.

— Ну вот! Вот опять — «разберитесь, разберитесь, разберитесь»… Опять я должен разбираться. Как будто я прокурор… Они думают, раз губернатор, значит, все на свете может… На свидания ее к мужу не допускают… А я тут при чем?

Секретарша пожала плечами, тоже выражая досаду по поводу правовой неграмотности людей.

— Эх, привыкли в советское время, что все за них решают…

— Она пишет, что ее мужу уже назначен государственный защитник, а она хочет нанять частного адвоката, — подсказала секретарша, заглядывая через плечо в текст письма.