Осторожно переступая с камня на камень и опираясь на посох, я сумел без особых затруднений перейти водную преграду, причем, не промочив ног. Усевшись на поваленную березу, я стал вытряхивать снег, забившийся в ботинки и под джинсы, предпочитая не думать о предстоящем променаде по заснеженной тайге. Я вытряхивал снег и тоскливо мечтал о московской жизни. И понесло же меня на край света…

Наконец я встал и осмотрелся. Лес просматривался на каких-нибудь сто метров. Дальше все было скрыто деревьями. Как я и предполагал, ровных участков в лесу не было. То тут, то там отчетливо виднелись поваленные деревья и ямы.

– Ну, вперед, – подбодрил я себя и сделал первый шаг.

В начале каждый шаг мне давался трудно, но, пройдя с сотню метров, я приноровился. Посох оказался незаменим, пару раз я запросто мог оступиться и, чем чёрт не шутит, опять покалечиться.

Посох вперед, затем шаг, снова посох. Я проваливался по колено, но шаг за шагом передвигался по лесу, иногда останавливаясь для отдыха. В таком случае, облокотившись на дерево, я рассматривал окружавшую меня тайгу. Ни птицы, ни зверя! Картина безрадостная. Одни молчаливые деревья, чьи верхушки раскачивал ветер. И снег. Снег был кругом, на земле, в воздухе, в ботинках и джинсах, за воротником.

Переведя дух, я вновь двигался дальше. Чтобы не сбиться со счета, я через каждые сто шагов ломал маленькую ветку и ждал, пока их не накопится десять. Собрав десять, выбрасывал и отламывал очередную ветку, но большую по размеру. Пятая жердочка означала начало моего первого поворота.

Честно говоря, пять тысяч шагов я так и не осилил. Я жутко устал, разболелась поясница, а ноги промокли и замерзли. Пройдя три тысячи шагов и сжимая в ладони три толстых ветки, я остановился около могучего дерева, единственной опоры, к которой мог прислониться, чтобы передохнуть. Дерево стояло в окружении других деревьев, поэтому здесь не чувствовался ветер, и снега было значительно меньше, а около самого ствола не было вовсе.

Голодные мысли были безрадостны и злы. Но особенно меня изводила зубная боль. Стоило холодному ветру попасть в рот, как обнаженные нервы острой болью, словно шпагами, пронизывали тело, заставляя стонать и морщиться; да и ноги, которые постоянно находились в холоде, вносили свою лепту в пытку. Чтобы хоть как-то заглушить боль, я постоянно громко стонал и подвывал.

«Прямо как поляк-интервент в костромском лесу, – думал я, – забрел в чёртовскую даль. Нечего и думать, что я пройду эти пять тысяч шагов. Еще максимум тысяча – и нужно будет поворачивать, иначе заблужусь в темноте… Я иду больше трех часов, а часа через два начнет темнеть… Замерзнуть в кромешной темноте! Нет уж! Вперед!.. Боже мой, да сколько же они будут ныть? Я, видать, умру не от холода и голода, а от зубной боли!»

Подкрепившись ромом, я пошел дальше, а, пройдя семьсот шагов, плюнул в сердцах и повернул, теперь мне следовало идти обратно, перпендикулярно реке.

«Надеюсь, я не промахнусь. Иначе уже ночью придется идти вдоль берега и искать свой «хвост», – подумал я.

Осмотревшись, я не увидел ничего нового, кроме снежного покрывала, пробитого серыми стволами деревьев. Вздохнув, я пошёл дальше. Я шёл, шёл, шёл и шёл.

Я так устал, что совсем потерял интерес к окружающей меня тайге, только изредка, для порядка, осматривался по сторонам, а большую часть оставшегося пути глядел себе под ноги. Мне уже не о чем не думалось, в голове было пусто, как в холодильнике перед зарплатой, я просто тупо брёл по лесу. И вдруг заметил небольшие следы на снегу. Совсем недавно, может быть, несколько минут назад, здесь пробежала зверушка. Я не следопыт, и почти ничего не помнил из зоологии, но после немногочисленных предположений и догадок я пришел к выводу, что этим зверем могла быть лиса. В общем-то, ничего незначащее событие, почему-то придало мне силы, и я уверенней продолжил свой путь.